Нет, Ирэн ни чуточки не преувеличила. Этот тип и в самом деле помешан на кино. Ханна всегда считала тех, кто обожал технику, слегка чокнутыми. И все же этот длинноногий мальчишка ей определенно импонировал. Он в отличие от остальных пока что не успел пресытиться кочевой жизнью в съемочной группе. И готов был всем и вся восхищаться. Ханна исподволь разглядывала Патрика.
— Именно в такой местности, как эта, подготовка к съемке занимает кучу времени. Тебе известно, что в солнечный день требуется больше юпитеров, чем в пасмурный? Дело в том, что солнечный свет создает контрасты, и для их смягчения необходимо устанавливать дополнительные источники света или рефлекторы. В противном случае на экране теневые участки выйдут чернющими, как смола. Вспомни о «Лоуренсе Аравийском» и представь себе эти съемки. Сверху палит солнце, а по бокам еще и жар от юпитеров. Для актера это пострашнее триатлона. Звук тоже представляет сложность. Чтобы очистить его от эха, нужно быть воистину гением. Впрочем, если за дело берется Альберт, то у него и концерт в соборе Святого Петра будет звучать так, будто записан в студии. Естественно, если поступит такое указание. Но я говорю и говорю, а о самом главном позабыл. — Патрик взглянул на Ханну и чуть ли не заискивающе улыбнулся. — Хочу поблагодарить тебя. Если бы не ты, не видеть нам этого места вовек. А место на самом деле особенное.
Ханна умоляюще воздела руки кверху:
— Нет уж, нет уж! Это ты должен благодарить своих работодателей из Национального географического общества. Честно говоря, мои заслуги скромны до чрезвычайности.
— Нашла все это ты, а не кто-нибудь. Не найди ты этого места, и мы бы сюда не приехали. К тому же у меня такое чувство, что главные открытия еще впереди.
— Почему ты так считаешь?
Ханна невольно вздрогнула. Оказывается, не только ей приходят в голову подобные мысли.
— Все дело в особой атмосфере. Здесь ощущается какая-то напряженность. — Патрик затянулся сигаретой. — Над этой долиной словно нависла тайна. Могу спорить, наши поиски здесь не завершатся. Взять хотя бы Криса. Он ведь уходит из расщелины, только чтобы поесть, выпить и поспать. Последние два дня он буквально не расстается со скульптурой. Все корпит и корпит над надписями. Он не сильно обо всем распространяется, но я чувствую, он на что-то набрел. Вон Малкольм уже сигналит — Ирэн готова. Мне пора. И тебе, кстати, тоже. — Патрик ободряюще выставил большой палец руки вверх. — Удачи тебе!
Ханна дошла до обозначенной линии, где ее дожидалась Ирэн.
— Вот и наступил момент истины. Надеюсь, ты всех очаруешь. У тебя такой замечательный загар. Золотистый. Прямо завидки берут. А на мне с десяток фунтов штукатурки.
Ханна тяжело вздохнула:
— А я завидую твоей выдержке. Ты привыкла к съемкам за все эти годы.
Подойдя к Ханне, Малкольм ткнул ей под нос экспонометр, держа в другой руке сандвич.
— Слова не забыла? — буркнул он.
— Я вчера целый день зубрила их. Но если придется еще хоть минуту подождать, все из головы вылетит.
— Волнуешься?
— Еще как! Может, все-таки начнете, а?
Малкольм, ухмыльнувшись, проследовал к камере, на ходу вытирая руки о штаны.
— Ладно-ладно, так уж и быть — начинаем. Но помни одно: никакой скованности и в камеру не смотри. Расслабься и представь себе что-нибудь хорошее. Если собьешься, что ж, переснимем, да и только. — Он поднял руку: — Внимание! Звук!
— Есть звук! — доложил Альберт. Он уже надел наушники.
Малкольм кивнул:
— Камера! Хлопушка!
Патрик выставил перед объективом старомодную хлопушку и хлопнул ею.
— «Духи пустыни». Часть первая. Мотор!
Наступила ночь, а с ней пришли и специфические ночные звуки. Стрекот цикад, жалобное уханье сов. Ханна зажгла газовую лампу, чтобы в ее мертвенно-белом, холодном свете подправить наброски, подготовленные к предстоящему докладу. В ее распоряжении уже имелось около восьмидесяти эскизов наскальных изображений, часть в карандаше, часть в акварели. Рисунки не только легче каталогизировать, чем фотоснимки, они позволяют куда лучше выделить существенные детали, а иногда и дополнить отсутствующие на рисунках элементы. Кроме того, Ханне всегда нравилось рисовать. Однажды она даже попыталась воспроизвести увиденное, воспользовавшись теми же средствами изображения, что и первобытные художники. Впрочем, попытка с треском провалилась — ей так и не удалось подобрать подходящий цвет. К тому же на работу уходило страшно много времени, да еще вскоре выяснилось, что такими красками на бумаге вообще работать нельзя.