Беллависта была промежуточной станцией, расположенной на окруженном буками плоском уступе перед последним подъемом к вершине. Здесь имелись буфет и касса, закрытые в это время года. На табличке над дверью значилась высота – 1223 метра над уровнем моря, а щиток, прибитый к столбу, оповещал, что пеший подъем на Скуделлате и Маджио занимает два часа, на Кастель Сан-Пьетро – два с половиной. Воздух здесь был значительно холодней и пронзительней, чем внизу, у озера.
Несторе помешкал у станционного здания, якобы близоруко вглядываясь в расписание, пока здоровяки в ярком высокогорном обмундировании не разбрелись по своим маршрутам. Как только они скрылись из вида, а поезд отправился дальше, он огляделся. Вокруг ни души, единственным доносившимся до слуха звуком был шум ветра в деревьях, которые здесь, на открытом месте, уже сбросили почти всю листву. Ее янтарный покров прикрывал щебень между рельсами.
Несторе начинало казаться, что с ним сыграли злую шутку. Не оставалось нечего, кроме как ждать следующего поезда до Каполаго. И еще одна очень неприятная мысль пришла в голову: звонок Альберто мог быть лишь уловкой, чтобы выманить его из дома. А громила на вокзале должен был лишь убедиться, что он действительно сел в поезд, и, как только состав тронулся, рванул в Кампьоне, чтобы вместе с Альберто проникнуть на виллу Несторе. Вероятно, сейчас они роются в его бумагах и вынюхивают его деловые и финансовые секреты, чтобы начать шантажировать. Возможно, Андреины уже нет в живых! Как же, размечтался, цинично подумал он.
И тут раздался тихий свист. Несторе обернулся и увидел мужскую фигуру у деревьев по другую сторону колеи. Поколебавшись, он направился к ней.
– Альберто? – сказал он, подойдя поближе.
Мужчина, пристально вглядывавшийся в него, коротко кивнул, словно подтверждая правильность идентификации.
– Несторе, – он махнул рукой в сторону тропы, по которой пришел, – узкой ленты голой земли, терявшейся в лесу. – Пройдемся?
Казалось, Альберто изменился лишь настолько, насколько меняется оставленное в фондюшнице масло, превращаясь из бурлящей жидкости в серую желеобразную массу. Он немного облысел, прибавил в весе, но манеры и безапелляционный тон остались теми же.
– Насколько я понимаю, ты уже слышал.
– Слышал?
– О Леонардо.
– Вообще-то нет.
Альберто окинул его одним из своих фирменных говорящих взглядов, который можно было приблизительно расшифровать следующим образом: «Я тебе, разумеется, не верю, но ты ведь и не ждешь, чтобы я тебе поверил. Таким образом, амбиции удовлетворены и можно начинать сначала, но уже ступенькой выше».
– Меня это больше не интересует.
– Не интересует?
– Ну, я имею в виду – новости.
– Ах, да, конечно! Меня тоже. То, что знают эти масс-медиа, – уже не новость. Но я думал, что тебе могло…
Извилистая, незаметно поднимавшаяся вверх тропинка привела их на смотровую площадку с деревянной скамейкой, откуда открывался вид на озеро. Искривленные корни гигантских буков змеились над поверхностью земли между поросшими лишайником валунами и островками травы. Альберто достал из кармана небольшой бинокль и вгляделся в здание вокзала далеко внизу. Несторе присел на скамейку.
– Значит, у тебя ничего не было? – произнес Альберто, пряча бинокль в карман.
Еще одна неизменившаяся особенность его манеры: подхватить кажущуюся случайной ниточку разговора так, словно он делает очередной ход в одной из дюжины шахматных партий, которые проводит одновременно и с одинаковым мастерством. На какой-то головокружительный миг Несторе снова почувствовал себя двадцатилетним – не в том шутливо-условном смысле, какой он имел в виду, разговаривая с любовницей, но с настоящим ужасом. Разве мы правильно представляем себе собственную юность? – подумал он. Правда заключается в том, что юность была страшной и предъявляла слишком много требований. Нет, ему было хорошо в том возрасте, в каком он пребывал сейчас, со всеми преимуществами и удобствами, пришедшими с годами. Он больше не тосковал по молодости и, разумеется, не собирался идти на поводу у Альберто.