– Кто это? – тихо охнул он. И когда Каццола поднял голову, чтобы оглянуться, ухватил ее сзади за подбородок и полоснул ножом по горлу.
«Сколько крови!» – подумал он. Но на его одежде не осталось ни пятнышка, хотя, даже если бы и осталось, под пальто все равно ничего не было бы видно. Альберто вытер пальцы куском туалетной бумаги, надел пиджак, пальто и положил нож, перчатки и испачканную бумагу в пластиковый пакет, который принес с собой специально для этой цели. Вернувшись домой, он тщательно вымоет и высушит нож. Этот нож хорошо послужил ему в прошлом и может снова послужить в будущем.
Сколько крови. Около двадцати тысяч турок и тысяч десять христиан пали под Лепанто. В человеческом теле почти шесть литров крови. То есть в целом было пролито сто восемьдесят тысяч литров. Желоба для стока воды на галерах должны были быть переполнены кровью, а залив Патрас – превратиться в новое Красное море.
Когда кровь перестала хлестать из перерезанного горла, Альберто тщательно обыскал тело, но Каццола действительно все делал строго по инструкции, при нем не было ничего, удостоверявшего его личность. Да если бы и было, расследование ни к чему бы не привело. Как в случае с любым агентом SISMI, включая и самого Альберто, все письменные свидетельства существования Каццолы были изъяты из картотек гражданских органов власти и уничтожены. Так что, по сути, Каццола никогда и не существовал.
«Словно привидение», – с довольной улыбкой вспомнил Альберто, запирая за собой металлическую дверь.
XVII
Поезд, на котором ехал Дзен, по расписанию прибывал в Верону в начале третьего утра, однако из-за тумана, распространившегося на большую часть района, путешествие продлилось значительно дольше. Сразу после отправления из Милана Дзен задремал, но проснулся во время остановки в Брешии и понял, что больше не заснет. Он часто продолжал работать над делами, которые казались предельно ясными и завершенными, и всегда наступал момент, когда события обретали собственный ритм и начинали навязывать его, как партнер в танцах, вдруг решивший взять на себя роль ведущего. Никогда прежде, однако, Дзен не ощущал этой перемены так остро, как сейчас.
Выйдя из здания вокзала, он занял одно из двух остававшихся свободными такси, поехал в квестуру на восточном берегу Адидже, показал свое удостоверение дежурному сержанту и попросил позвать старшего дежурного офицера и принести двойной эспрессо. Офицером оказался долговязый полусонный юнец, которому, возможно, было лет двадцать пять, но Дзену он показался подростком. Дежурного совершенно очевидно пробудили от глубокого сна, однако его недовольство мгновенно сменилось тревогой, когда ночной посетитель предъявил удостоверение и объяснил причину своего визита.
– Местная жительница, некто Клаудиа Джованна Комаи, умерла в Лугано часов тридцать шесть тому назад в результате падения с балкона своего номера в отеле. Швейцарская полиция квалифицировала дело как несчастный случай, но мое начальство в уголовной полиции имеет основания полагать, что на самом деле это не так. Поэтому меня направили сюда порыться в архивах и поискать документы, которые могли бы либо доказать, либо опровергнуть эту гипотезу. Дело чрезвычайно срочное, что доказывает время моего приезда, весьма неудобное для нас обоих.
Не дав молодому человеку оправиться от первого удара, Дзен нанес второй, попросив предоставить ему связь по секретному каналу с Римом, чтобы доложить о том, как продвигается дело. Его отвели в кабинет на нижнем этаже и оставили там одного, пока сопровождающий бегал искать ключ от архива. Дзен набрал номер коммутатора Министерства внутренних дел и велел телефонистке соединить его с региональным полицейским управлением в Кремоне. Там его приветствовали куда сердечней, чем при личном появлении в Вероне. Дзен коротко передал полученную от сына Паолы Пассарини информацию об имении, некогда принадлежавшем их семье и проданном в конце шестидесятых, и попросил собрать о нем все сведения, как только откроется муниципалитет. Он позвонит позднее, чтобы узнать результат.
Когда дежурный офицер отпер дверь, ведущую в обширное хранилище в полуподвале, Дзен почувствовал себя как дома. Архивы по всей стране были одинаковы, а он за годы службы побывал в большинстве из них. Ему они казались грустными, но навевавшими покой заведениями – безмятежными погостами давно забытых интриг, тайн и злодеяний, до которых больше никому нет дела. А главное – архивы были исключительно полными. У итальянских бюрократов могут быть свои недостатки, но, как средневековые монахи, которых они во многих отношениях весьма напоминают, бюрократы никогда ничего не выбрасывают, хотя вполне могут умышленно уничтожить какой-нибудь приказ, полученный сверху, или, повернувшись спиной и сделав вид, что ничего не заметили, позволить доброму знакомому изъять документ.