– Я… у меня закружилась голова. Гипервентиляция, наверное… – сказала я, стараясь дышать равномерно. Свет понемногу возвращался, проявляясь, как на смоченных в растворе фотографиях в старых фотоателье. Я почувствовала боль в висках.
– Бегать надо по утрам, а не в обед, – сказал пожилой мужчина. Судя по деловому костюму и папке, из которой выглядывала пачка бумаг, он здесь не прогуливался. Типичный клерк, спешащий по делам. Он смотрел на меня строго, словно обвиняя в том, что я упала в обморок и нарушила тем самым его дневные планы.
Собравшиеся вокруг нас люди начали потихоньку расходиться. Ничего интересного. Добегалась, тоже мне спортсменка.
– Обед? – Я покидала квартиру Андре, думая, что еще утро. Видимо, у нас с этим господином разное представление о том, что такое утро. Впрочем, конечно. Уже почти полдень.
– Как вы себя чувствуете? – смягчился он, явно радуясь тому, что не придется больше тратить на меня время.
– Спасибо вам, со мной уже все хорошо, – пробормотала я.
– Кто же бегает по такой жаре? – фыркнула не в меру полная дама в широкой соломенной шляпке. Такая не станет бегать даже ради того, чтобы согреться. Еще один специалист по бегу на мою голову.
– Извините, – зачем-то сказала я. Вставать не хотелось, всё тело было охвачено слабостью, и я боялась, что снова упаду, но давление постепенно выровнялось, и тело снова обрело возможность служить мне. Такое случалось только от сильного перенапряжения. И еще, когда рядом находился Андре.
– Пойдемте, я помогу вам присесть. – Было видно, что возиться со мной ему надоело, тем не менее он вежливо подал руку, и я, чуть пошатываясь, добрела до ближайшей скамейки.
Полная мадам скривилась и пошла по тротуару прочь, изредка оглядываясь, словно не желая пропустить возможное продолжение истории.
– Я в порядке, спасибо вам.
– Спорт хорош в меру, – пробормотал себе под нос мужчина и бросил нервный взгляд на часы. Ему пора бежать на работу – в этом городе любви, ненависти и красоты, от которой, как выяснилось, у меня кружится голова.
Я проводила своего спасителя долгим взглядом, затем, достав из заднего кармана спортивных брюк телефон, выдернула из него наушники. Музыка смолкла. Я помедлила еще немного, но не бежать же снова? Все равно – нужно принять решение, и чем раньше – тем лучше, потому что вечером вернется Андре. Ему будет достаточно одного взгляда на меня, чтобы понять: со мной что-то не так. Что-то? Да со мной все не так!
Я глубоко вдохнула, как это делают пловцы перед тем, как нырнуть на глубину, и набрала мамин номер. Я надеялась, что она не ответит, и тогда у меня будет уважительная причина ничего не предпринимать еще какое-то время. Еще несколько часов или минут. Но мама отозвалась почти сразу.
– Куда ты делась? Почему бросила трубку? Не отвечала на звонки, отключилась! Ты хоть понимаешь, как я тут волновалась?
Впервые мне было нечего возразить.
– Мам, ты сказала… – Я не смогла закончить предложение. Мне пришлось сделать еще несколько вдохов прежде, чем удалось продолжить, – что кто-то хотел меня видеть? Зачем?
– Полиция, конечно. Господи, боже мой, Дарья, ты же его девушка. Что тут непонятного? – удивилась мама, и я прикусила губу почти до крови. Она что, откуда-то прознала о нас с Андре?
– Чья девушка?
– Как чья? Сережина, конечно. – И мама вздохнула от возмущения так громко, что было слышно по телефону.
Я больше не девушка Сережи. И, наверное, никогда не была в полной мере, но точно перестала ею быть в ту минуту, когда ступила на французскую землю, как и собой тоже быть перестала. Но для полиции все это – пустые слова, голые эмоции. Формально я – девушка Сережи.
– Они хотят, чтобы я приехала к тебе?
– Зачем? Они ведь в Париже. У меня записан номер, я сейчас перешлю тебе в смс-сообщении.
Мама повозилась некоторое время. Она не слишком дружила с современной техникой, стараясь, по возможности, все вопросы такого рода перекладывать на меня или Шурочку.
– Оно уже пришло, мама, – сказала я тихо, услышав характерное «блям». А потом получила по заслугам. Я выслушала все, что мама думала обо мне и о моем поведении, и пообещала быть умницей, в очередной раз заверив ее, что не собираюсь задерживаться в Париже дольше, чем это будет необходимо. Я умолчала только о двух вещах – о том, что именно «необходимо» ее распущенной, отбившейся от рук дочери и с кем совершенно необходимо оставаться.
Затем я набрала номер полицейского участка.
– Мадам Синица! А мы уже и вас записали в пропавшие без вести! А вы, значит, рядом, у нас под носом? В гости не зайдете? – спросил мужчина, по голосу показавшийся толстяком-добряком, впрочем, безо всяких на то оснований. На него переключили после моих не слишком вразумительных объяснений, кто я и зачем звоню. Голос полицейского излучал радушие, как радиацию, но мне он почему-то сразу не понравился. Я несколько растерялась, не зная, как реагировать на его радостный тон, словно была преступником, готовящимся добровольно сдаться властям. Меня не отпускало чувство вины.