Двор был непривычно тих. Снег хрустел под ногами. Опять возле ворот гаража намело перемёт. Я чувствовал болезненную неправильность происходящего, но ничего не мог с этим сделать. То и дело перед глазами из памяти появлялись картины прошлого.
Не успел я дойти пару шагов до крыльца, как из-за спины раздался громкий, крик:
— Стой, мерзавец! Руки вверх! И не рыпайся мне тут, а иначе стрелять буду… Сам будешь виноват, если дырка лишняя в жопе появится.
Глава 15
Остывший очаг
Я поднял руки вверх и медленно, не делая резких движений, повернулся. Прямо на меня, уперевшись в деревянный штакетник, было направлено дуло двустволки, а вот и хозяин ее — Михалыч, сосед наш, что жил в старом покосившемся от времени деревянном домике через дорогу. Ишь ты, небо коптит — и хоть бы хны, только что теперь делать? Как мне представиться не Олегом же, хотя… Есть у меня одна идейка.
— Дед, Михалыч, ты ли это⁈ Стой, стой, не пали. Свой я, не узнал, что ли? Вот Медведевых искать приехал, племянник троюродный по деду. Кирилл, помнишь такого? Кстати, не знаешь где они? Я вот только из города приехал. Сюда с трудом добраться смог.
Ружьё дернулось в сторону, но выстрела не прозвучало. Секунда тянулась за секундой… И наконец раздался старческий, скрипучий голос:
— Чем докажешь, коли свой? Да и что с мордой твоей? Маску свою сымай, а то точно пальну… едрён батон…
— Михалыч, СТОЙ! Да Кирилл я, мы ещё с Олегом у тебя в саду чуть ли не каждое лето яблоки тырили по малолетству, а ты все грозился в нас солью пальнуть, чтобы не повадно нам, балбесам, было. Помнишь? А Маску я уже снимаю, минуту, только руки к лицу приложу. Можно?
— Давай — давай, пока рожу твою не увижу — ружья не опущу, даже и не думай, — проворчал дед.
Я закрыл лицо руками — Деактивация. Боевая форма развеялась, одежда повисла на мне, как на вешалке, но так было правильно, дед-то свой, нормальный, да и слеповат он. Кирилла он последний раз лет восемь назад видел, авось прокатит. Не так уж сильно мы с ним и отличались, носы так вообще один в один, как под копирку.
— Ишь ты, и правда вылитый Медведев, только вот зря пришёл ты сюда. Нет тут никого.
Ружье дрогнуло и опустилось… Нет тут больше Медведевых… прибрала их земля.
— Михалыч, старый ты хрыч, говори! — подлетел я к деду. — Как прибрала? Всех?
Дед замялся, снял с головы шапку и начал молча переминаться с ноги на ногу, словно духу набирался…
— Ну не молчи, дед, говори уже, что тут случилось…⁈
— Что-что… Олег их ещё в начале лета разбился на повороте у урочища. Там и крест стоит — когда проезжал, может, и видел. А Васильич вместе с Петровной осенью погибли: они в огороде ковырялись, когда обезьяны эти проклятые из леса кинулись… задрали их. С граблями наперевес много не навоюешь, а твари такие крепкие оказались, что шкуры насилу вилами пробить смогли, да из двустволки в упор дырок понаделали. В огороде, прямо в саду возле яблонь их и похоронили. Ведь всяко лучше у себя, под своими деревьями лежать, чем на кладбище, да в такие времена… А так — земля своя, дай бог, убережёт от тварей да от вандалов.
Дыхание сбилось. Сердце затрепыхалось в груди, то и дело норовя то остановиться, то вылететь к чертовой матери. Не знаю, каких трудов мне стоило собраться с мыслями.
— Дед, а дед, а мелкая Машка, с ней-то что? Неужто и она там в огороде… дыхание сбилось, что-то невидимое до боли сдавило грудь… — Ну, говори, чего молчишь-то? Не томи же…
— А Бог его знает, где она. Машка от монстров в доме запереться успела, а когда одна из тварей в окно кинулась, так не растерялась, сковородой горяченной чугунной бабкиной как вмазала обезьяне по мордасам. Череп проломила, а тварь-то и подохла. Худо-бедно в октябре всё ещё работало. Вот тогда соцслужба из города-то и приехала, начали они разбираться и оказалось, что Машка этим, как там его… Юнитом стала. Её сразу в город-то и забрали. Говорят, случай у неё необычный. Забила она ведь тварь обычной сковородой, без прибамбасов, а статус получила.
— Михалыч, а куда её забрали, может быть знаешь? Ты-то у нас как-никак ветеран боевых действий? Слышал чего может? Одна она у меня осталась… найти бы.
— Да слышал я краем уха вот давеча, когда армейцы прорыв закрывать помогали, шо на базе училища какого-то, прямо в Воронеже собирают всех особенных, кто с этой системой ихней спутаться смог. Они ещё и местных, кто статус получил туда зазывали, но силком никого не тянули. Обещали, как там его… слово-то иноземное… крафухту какому-то научить. А больше и не знаю ничего, можешь и не спрашивать. Всё одно день за днём.
— Михалыч, а Михалыч, может ты знаешь и где это их училище в Воронеже находится?
— Не милок, понятия не имею, я с ними и не говорил толком, так краем уха слышал, тебе бы в Воронеж — там, думаю, каждая собака знает, где там лагерь ихний. А мы тут люди простые… За последнюю неделю третий прорыв отбиваем… а что сейчас в городе творится — даже думать не хочу…
— Дед, а ты сидишь-то тут чего? Почему в школу к остальным не пошёл?
— А шо я⁈ Как я по-твоему дом-то свой без охраны оставлю? Родители мои тут померли, бабка душу Богу отдала, и я стены родные тварям этим проклятым не отдам, костьми лягу, а родных стен не предам.
— Михалыч, может надо тебе чего?
— Дык, консервов бы каких, да патронов к двустволке моей, а остального — в достатке.
— Сейчас, дед, ты давай домой иди, я хоть пару фотографий на память возьму, да могилы проведаю, а потом подарок занесу.
— Ну хорошо, Кирилл, ты тут уж смотри сам… как да чего… И правда, пойду я…
Дед развернулся, закинул на плечо свою старенькую двустволку, что ещё Сталина живым помнит и, тяжело дыша, потопал к своей халупе…
Я стоял по колено в снегу и молча смотрел на два креста, сколоченных из деревянных обрезков, и на душе была такая отчаянная тоска… Не успел. Не был рядом, когда был им так нужен. Погладил рукой крест — пальцы кольнула шершавая древесина. Прикоснулся к табличке — вся заледенела, прямо коркой взялась. Вжал ладонь в лёд и, следуя внутреннему предчувствию, активировал Лечение: из-под руки повалил густой пар и вниз потекли ручьи, будто слезы. На табличке из-подо льда появились черные буквы… Медведева Ольга Петровна… Горло перехватило, и в глазах появилась резь… как же горько. И ничего уже не изменить, время не откатить вспять, да и русло реки времени назад не повернуть.
За это кто-то должен ответить. Ведь не просто так в наш мир пришла Система и сейчас творится кровавая вакханалия. Ведь стоят за этими мартышками, псами и другими тварями вражеские Боги. Да и сама Система хороша.
Пусть сейчас меня и обычной соплёй перешибить можно, но я найду свою сестру, наберусь сил и выбью ответы до кровавых соплей из всех тех, кто это устроил. И не важно кому — хоть Богу, хоть Дьяволу, пусть даже самой Системе. Я вырву ответы из ваших сердец… кем бы вы ни были.
Ключ от навесного замка нашёлся, как всегда, под крайним цветочным горшком, правда сейчас из него торчала заледеневшая кочерыжка погибшего цветка. Беда — бедой, а привычки, вбитые в голову с детства, с нами потом всю нашу жизнь. Без исключений. Дверь отворилась, и я шагнул внутрь. Провел рукой по шершавой оштукатуренной стене и, наткнувшись на выпуклую коробочку выключателя — клацнул. В коридоре, часто мерцая, загорелась тусклая жёлтая лампочка. Вот-вот сдохнет — и всё никак, лет десять уже должна была выгореть, но до сих пор держится. Шагнул внутрь, и доски пола тихо скрипнули под моей ногой. Будто и не было всех этих дней, а я просто, как обычно это бывало, допоздна задержался на дискотеке. И вот-вот в проходе появится сонная бабушка, что дожидалась моего возвращения. Но реальность была жестока. Сейчас меня встречала тишина и пустота.