Теперь так: они не знают. Им сказали обоим, что повезли в Москву на переосвидетельствование. Он, значит, прибыл с лечебницы в Киеве, она с лечебницы номер девять в Ленинграде. Они лечение тут не получают, чтобы ясное сознание и все такое. Поэтому у них возможно буйство и вплоть даже до попытки бегства. Вы сами должны понимать, что мы их обязаны сдать живыми, а дальше будет поступлено сообразно как надо. Поэтому в случае их каких-то действий — не до смерти. Это ясно? Не до смерти.
Что я намерен вам довести? Я повторяю, что это дело государственное. Если бы оно не было, то оба уже были бы понятно где. Раз зачем-то держали, значит, надо. Они под особым наблюдением обое, с самого начала, и о них докладывалось туда, куда, сами понимаете, просто так не будут. Сейчас будет очная ставка, весь результат пойдет туда же. Вы люди собрались серьезные, я вам тут азбуку рассказывать не буду. Но время вы сами видите какое, все на разгром врага и вообще. И хотя мы разгромим, конечно, врага… (Оглядывается.) Но сами понимаете, сейчас любая мелочь может иметь. Она такое может иметь значение, что некоторые могут полететь очень далеко. Если в такое время им сделана ставка, то это значит, что не просто так. Это всякое может быть. И я хочу, чтобы вы осознавали. Все, что тут сейчас будет, никто не должен знать вообще. Если одно слово просочится, то вы будете известно где. Вы нигде уже не будете. Одно слово! Все, что сейчас будет, — это никому. Ясно это? Я всех спрашиваю: ясно это?
РАЗРОЗНЕННЫЕ ГОЛОСА ИЗ ЗАЛА. Так точно!
ПОЛКОВНИК. Вольно, дальнейшее вам будет доведено.
Занавес раздвигается. Комната: шесть окон, занавешенных зелеными портьерами, конторский шкаф, на нем фикус в горшке, стол, вокруг него десять стульев, на стене огромный портрет Сталина. Солдат вводит Алексея, указывает ему на стул и уходит. Алексей садится, но, как только солдат ушел, встает и медленно обходит комнату. С противоположной стороны солдат вводит Анастасию, в руках у нее вышивание. Солдат уходит. Анастасия стоит и смотрит на Алексея, тот опять встает. Они молча, недоверчиво смотрят друг на друга.
АЛЕКСЕЙ. Здравствуйте. Вы мой доктор?
АНАСТАСИЯ. Нет, это вы мой доктор.
Пауза.
АЛЕКСЕЙ. Вы пришли ко мне?
АНАСТАСИЯ. Да, меня привели к вам.
АЛЕКСЕЙ. Тогда мы должны быть осторожны.
АНАСТАСИЯ. Мы всегда должны быть осторожны. Я иногда бывала неосторожна, и было нехорошо.
АЛЕКСЕЙ. Если мы будем осторожны, нам ничего не сделают.
АНАСТАСИЯ. Это мне всегда говорили и всегда что-нибудь делали.
АЛЕКСЕЙ. Я вас прошу быть спокойной. Мне кажется, я вас знаю.
АНАСТАСИЯ. Мне тоже так кажется.
АЛЕКСЕЙ. Вы изменились, но я вас знаю.
АНАСТАСИЯ. Вы тоже изменились, но мы должны быть осторожны.
АЛЕКСЕЙ. Мы будем осторожны. Мы должны помогать друг другу.
АНАСТАСИЯ. Все люди должны помогать друг другу.
АЛЕКСЕЙ. Вы не очень сильно изменились.
АНАСТАСИЯ. А вы совсем не изменились.
АЛЕКСЕЙ. Я очень сильно изменился. Прошло много лет.
АНАСТАСИЯ (эхом). Да, очень много.
АЛЕКСЕЙ (загибая пальцы). Один, два, три, четыре, двадцать три года.
АНАСТАСИЯ. Мне было семнадцать лет.
АЛЕКСЕЙ. Это ты? Я знал.
АНАСТАСИЯ. И я знала.
АЛЕКСЕЙ. Что ты знала?
АНАСТАСИЯ. Что это ты.
АЛЕКСЕЙ (подозрительно). Откуда ты знала?
АНАСТАСИЯ. Я видела сон.
АЛЕКСЕЙ. Какой сон?
АНАСТАСИЯ. Там была какая-то комната, темная. И стулья, много стульев, все пустые. Вошла я, вошел ты, а прочие так и остались пустые. И я все думала: почему десять, если нас двое? А потом поняла. Потому что нас осталось двое.
АЛЕКСЕЙ. Но я не знал.
АНАСТАСИЯ. И я не знала.
АЛЕКСЕЙ. Мне кажется, я должен наконец… Позволь мне наконец… (Подходит к ней.)
АНАСТАСИЯ. Нет, не надо. Я все боюсь, что это не ты.
АЛЕКСЕЙ. Кто же еще это может быть?
АНАСТАСИЯ. Какой-нибудь… врач.
АЛЕКСЕЙ. Я не врач. Скажи мне, как тебя теперь зовут?
АНАСТАСИЯ. Меня зовут так же, как и звали.
АЛЕКСЕЙ. Я тоже сохранил мое имя. А как теперь твоя фамилия?