АЛЕКСЕЙ. Ах, замолчи…
Портьера на втором окне опять шевелится.
Алексей вскакивает, подбегает к окну и отдергивает портьеру. Там человек в форме. Он спрыгивает с подоконника, обдергивает китель и уходит.
АНАСТАСИЯ. Однако, доктор, мы отвлеклись.
АЛЕКСЕЙ. Это просто ветер. Там никого не было.
АНАСТАСИЯ. Ну конечно, ветер. Лейтенант зюйд-вест.
АЛЕКСЕЙ (поправляя). Старший лейтенант.
АНАСТАСИЯ. Да, да. Простого зюйд-веста не послали бы. Только старший.
АЛЕКСЕЙ (гладит ее руки). Да, да, успокойся, прошу тебя.
АНАСТАСИЯ. Хочешь, я расскажу тебе, что мне на самом деле снится?
АЛЕКСЕЙ. Хочу.
АНАСТАСИЯ. Чаще всего мне снится, будто мы с тобой играем в лаун-теннис.
АЛЕКСЕЙ. Ты же знаешь, я никогда не играл хорошо в лаун-теннис. Мне не позволяли.
АНАСТАСИЯ. А в моем сне ты играл очень хорошо. Давай сыграем партию, пожалуйста, мне так хочется!
Анастасия вскакивает и тянет Алексея за собой, тот упирается, потом встает. Они становятся друг напротив друга и изображают игру. Алексей посылает невидимый мяч слишком сильно и вбок, он падает на пол возле первого окна. Анастасия подбегает к окну, слегка приоткрывает портьеру и несколько мгновений пристально смотрит на то, что за нею (зрителю не видно). Нагибается, подбирает мяч.
Игра продолжается.
АЛЕКСЕЙ (запыхавшись). Я устал.
АНАСТАСИЯ. Прости меня.
Садятся. Анастасия наливает чай в чашки, разламывает второй бутерброд, половину отдает Алексею. Алексей ест.
АЛЕКСЕЙ. Помнишь, какой вкусный хлеб был раньше?
АНАСТАСИЯ. Я не любила хлеб.
АЛЕКСЕЙ. Я тоже не любил.
АНАСТАСИЯ. Одна Ольга любила хлеб, больше никто. Мама говорила, что любит, но она не любила, я знаю.
АЛЕКСЕЙ. Этот хлеб невкусный. (Доедает и облизывает пальцы.)
АНАСТАСИЯ (протягивает Алексею свою половинку бутерброда, к которой еще не притронулась). Помнишь, как мы делали, когда нам велели есть овсянку?
АЛЕКСЕЙ. Помню. Мы придумывали для себя разные истории.
АНАСТАСИЯ. Ты придумывал, будто твой прибор — это военный корабль, а овсянка — это флот противника, и ты должен его уничтожить.
АЛЕКСЕЙ. А ты придумывала, будто овсянка — это волшебное зелье, если съешь его до последней капельки, станешь самой красивой на свете и научишься летать.
АНАСТАСИЯ. Придумай что-нибудь про этот бутерброд.
АЛЕКСЕЙ. Я придумаю, что это эклер. (Ест и жмурится от наслаждения.)
АНАСТАСИЯ. Вкусно?
АЛЕКСЕЙ. Очень. (Соскальзывает со стула, садится на пол у ног Анастасии, прижимается к ней, обнимает ее колени.)
АНАСТАСИЯ (гладит его по голове). Как ты думаешь, что они с нами сделают?
АЛЕКСЕЙ. Я думаю, если мы будем вести себя правильно, они нас отпустят.
АНАСТАСИЯ. А потом? Куда мы пойдем, когда они нас отпустят?
АЛЕКСЕЙ. Я пойду на фронт. Ведь под Могилевом немцы.
АНАСТАСИЯ. Я тоже пойду на фронт, сестрой милосердия.
АЛЕКСЕЙ. Ты никогда не хотела быть сестрой милосердия. Когда мы играли в войну, ты хотела быть казачьим атаманом.
АНАСТАСИЯ. Да, правда, я забыла.
АЛЕКСЕЙ. Ты рисовала себе во-от такие усы.
АНАСТАСИЯ. Да, да.
АЛЕКСЕЙ. Мы разобьем немцев. В военной стратегии самое главное — все время развивать. Если бы мы развивали после Брусиловского прорыва, сейчас бы под Могилевом были мы, а не они. Я буду развивать, и меня произведут в генералы.
АНАСТАСИЯ. А потом?
АЛЕКСЕЙ (серьезно, озабоченно). Полагаю, я должен буду принять на себя ответственность за мой народ.
АНАСТАСИЯ. Да, ты прав.
АЛЕКСЕЙ. Будет трудно, но я должен справиться.
АНАСТАСИЯ. Ты справишься.
АЛЕКСЕЙ. Я распоряжусь, чтоб у каждого к ужину был эклер.
АНАСТАСИЯ. Ты говоришь, как Мария-Антуанетта.
АЛЕКСЕЙ. А как она говорила? Я забыл.
АНАСТАСИЯ. Она сказала: если у них нет хлеба — пусть едят пирожные.
АЛЕКСЕЙ. А, да-да. Бедняжка. Но у нас будет не так. Кто любит хлеб, тот будет сколько захочет есть хлеб, а кто любит пирожные — будет сколько захочет есть пирожные.
АНАСТАСИЯ (жалобно). А можно мне к ужину безе?
АЛЕКСЕЙ (небрежно). Разумеется. Сколько захочешь.
АНАСТАСИЯ. А что мы сделаем с ними?
АЛЕКСЕЙ. С кем?
АНАСТАСИЯ. С ними. Ну, со всеми. Кто убил папу и маму, и всех…
АЛЕКСЕЙ. Мы их казним. Это будет нелегко. Но я должен справиться.
АНАСТАСИЯ. Ты справишься.
АЛЕКСЕЙ. Нужно будет заказать в Париже гильотину.
АНАСТАСИЯ. Нет, лучше зашить их в медвежьи шкуры и скормить собакам.
АЛЕКСЕЙ. А потом колесовать на площади.
АНАСТАСИЯ. Или сначала колесовать.