Ж. Ты забыл «обустроим». Это был наш фирменный глагол. Когда он забывал, я его специально вписывала во все речи. Такой хороший глагол, уютный. Будто у нас не страна, а один большой курятник. И в нем один большой… как это… куровод. Трепло фиговое.
М (после паузы). Слушай, Дженни, я так и не понял за все это время одного, но главного. За чем я, собственно, сюда и приехал. Ты меня любишь?
М1. Это сильно, да. Это сильно. Не можем взять действием — переводим в мелодраму. Это да, это конечно…
М (серьезно). Погоди, Крон, а? Можно она сама скажет?
Ж. А я не знаю, Боб. Честно, не знаю. Я ведь была уверена, что ты рано или поздно приедешь. Найдешь. Ты действительно всегда доводил все до конца, педант, хороший мальчик. И вот тогда, думала я, я наконец пойму. Увижу тебя без ауры власти, такого, какой ты есть. Ты меня трахнешь, как надо. Я тебе дам, как надо. Без этой постоянной оглядки. И даже под музыку. И тогда я, трах-тарарах, пойму, чувствую я к тебе что-нибудь или нет, или мне просто интересно посмотреть, как это президент Соединенных Штатов начинает сопеть и выпучивать глаза. Но ведь смотреть, как ты, допустим, тужишься в сортире, мне совсем не было бы интересно. Не противно, а просто неинтересно. А как ты меня будешь валять — это меня очень занимало, не скрою, но я и сама не знаю, какого сорта было это любопытство. Иногда я тебя любила, безусловно. То есть мне казалось, что я тебя любила. А после всей этой истории — даже сильней, честно. Иногда. Подумаешь, и жалко. А Крон вдобавок оказался такой скучный… как и все люди без правил… Вот парадокс, которого мне, умной девочке, за тридцать лет никто так и не объяснил: ну ладно, ты без правил, ты без башни, ты террорист Иван Помидоров, взрываешь города, публикуешь компромат, не признаешь авторитетов, ходишь дома хрен тебя знает в чем… Но почему ж ты такой скучный, вот я о чем думаю?! Потому что этот… (Указывает на Боба.) И правильный, и нудный, и такой-сякой, но вот он может выкинуть иногда фортель, и даже сказать ласковое слово, и что-то такое выдать-сбацать… А ты — никогда и ничего. Вот мы тут сейчас жуем мочалку все второе действие, и вдруг он просто так спрашивает: ты — любишь — меня? А я понятия не имею, но в этом есть психологический интерес. Меняются условия игры, перспектива какая-то сразу… Ты ужасно скучный, Крон, и поэтому всегда проигрываешь. Вот мы его свалили, а что мы выиграли? Тоска ужасная…
М1. Что да, то да. Ты как заведешь, сразу тоска. Я ее представляю физически: зеленая такая.
М. Так ты мне и не ответила, Дженни.
Ж. Да откуда я знаю, правда, Боб? Ты видел, чтобы кто-нибудь кого-нибудь любил? Это такая штука… действительно Бог с чертом сходится. Вроде и трахаешься, просто трахаешься, для спорта, а сама замечаешь, как и любишь. Вроде и любишь, а при этом все время как бы и скучаешь. И как бы ни любила, все равно замечаешь: вот запах изо рта, а вот сказал глупость… Ну не бывает так, чтобы ничто не отвратило или чтобы было что-то такое огромное, огромное… и все перевешивало. (Внезапно смеется.) Ой, не могу.
М. Чего ты?
Ж. Да карикатуру вспомнила… ой, батюшки. Кощунство ужасное. Пусть меня простит мой еврейский Бог. Ну, короче, там босс секретаршу трахает — совсем как ты меня, но не сигарой, а по-настоящему. Засунул ей сзади и глаза закрыл от наслаждения. А она смотрит в окно, как прямо в нее самолет летит, и кричит: «Боже, какой он огромный!» Правда классно?
М1. Наш Боб сразу закрыл бы газету за такое кощунство, правда, Боб? Наш Боббик самых честных правил…
М. Много я их закрывал, газет-то. Да, Крон?
Ж. Ладно, мальчики, не ссорьтесь. Я про что говорю-то: так не бывает, чтобы любишь и знаешь, что любишь. Иногда мучаешь и любишь, иногда ненавидишь и любишь, иногда все это делаешь и только убеждаешь себя, что любишь… Кого я вообще любила? Я папу очень любила. (Долго сдерживается, плачет.)
М1. Так, это уже пошел другой жанр, но мне это путешествие надоело, давайте вернемся к первоначальной комедии положений с легким привкусом психологического театра. Я ведь с рецензий начинал, Боб, веришь, нет? Мочил, что твой Минкин. Виктюк мне руку жал, и это самое…
М. Что это самое он тебе жал?
М1. Вот! Вот это да, это я понимаю, это реприза, это реплика, очень хорошо. Вот в таком же духе. А то пошли эти излияния, эти изыскания, у вас сначала было гораздо интереснее. В первом акте, простите за невольный каламбур.
Ж. Значит, подсматривал?