— А, зачем я ему понадобилась? — спросила Марина, — ведь у него ты была…
— Сама не пойму, он словно сорвался с цепи, и бесконечно твердил, что всё, что было твоё, — кивнула женщина на Петра, — станет его, по справедливости. Что тебе, ничего не останется…
— Но, ведь он любил тебя, я помню, ты сама мне рассказывала, даже не глядел, ни на одну из женщин. Тебе ещё все завидовали.
— Тогда думала, что любил, теперь, не знаю… Так, ведь и тебя он тоже не полюбил, — на Полину словно снизошло озарение, — Я думаю, тут дело в другом: он не выдержал испытание быть человеком. Он такую волю почувствовал, будто всё ему можно, и неподсуден он, словно не человек, а сверхчеловек или даже Бог!
— Полина, дочка, — приняла эстафету Матрёна, — он вот наследством Петра интересовался, людей от его имени ко мне засылал. Откуда ему об этом известно?
— Эта забота в нём ещё с детства сидела, словно заноза. По крайней мере, мне он об этом так говорил: в его доме в Макаровском, ну, куда вы с Мариночкой к нам приезжали летом, раньше жил Петя с родителями, а потом, когда эта беда с ним приключилась, они уехали. Через некоторое время дом этот достался приёмным родителям Михаила. А Николай Савин — Петин отец, запил с горя и, как-то по старой привычке наведался в свой дом, там увидел мальчика Мишу, такого же возраста, как его сынок, и сильно похожего и, видно, немного умом повредился. Он сказал Мише, что есть у него тайник, который он хотел передать сыну в наследство, но если Миша пойдёт с ним, то он своего медвежонка выкинет, а его в сыновья возьмёт и наследство достанется Мишеньке. Тут, как раз Мишины родители прибежали и Николая выгнали, а Миша, хоть и маленький был, но слова эти запомнил. Он не раз ходил на поиски их дома в лес, но так его и не нашёл.
— Полина, а давно ты Михаила видела? — спросила Марина.
— Побольше месяца уже, как он домой вернулся. Я, честно говоря, не ждала уже. Да, только ненадолго совсем. Хорошо ты его разукрасил, Петя, так ему и надо, — поощрительно хмыкнула женщина, проведя демонстративно рукой по своей левой щеке.
— Ты бы на его спину поглядела, как его Миша твой разукрасил, — покосившись на Петра, вставила Марина свои пять копеек.
Молчавший до сей поры, Палыч, наконец, тоже подал голос:
— А, чего он хотел-то, когда вернулся к тебе?
— Ко мне он не возвращался, он в дом свой вернулся. У него одно дело здесь и оставалось, наследство найти. А на меня и глядеть-то не захотел. Всё сокрушался, что из Петра ничего не выбил, хоть и рядом был. Хоть убей, скотина бессловесная всё равно ничего не скажет. Да, были тут у него парочка знакомых любителей лёгких денег, пока в Москве гостил, видно пообещал им награду, если найдут то, не знаю, что. Вот они у лесничего и учинили разгром и к Вам, Матрёна Васильевна, наведались, а толку-то что? У Гаврилыча про избушку Савинскую спрашивали, так он не сказал. Сами пошли на поиски, да так и сгинули, никто не знает, живы ли… Наверное, нет.
— Где он сейчас? — спросил Пётр.
— Не знаю, вот уж месяц, как ушёл по делам и пропал, — недоумённо развела руками Полина, поиски я не объявляла, мало ли, куда подался. Он теперь передо мной не отчитывается.
— А, сюда ты зачем заявилась? — подступила Марина к главному, что её волновало…
— Рожать мне скоро, а в роддом ехать боюсь, не знаю, кто там у меня сидит, — с опаской потрогала женщина свой огромный живот, — Матрёну Васильевну приехала просить роды принять, она-то не выдаст. Правда же? — уже обратилась к бабке Матрёне.
«По крайней мере, о своих матримониальных планах в отношении Петра помалкивает», — отметила про себя Марина.
— М-да, занятно тут у вас, — протянул задумчиво Палыч.
— Одно могу добавить, если Полина до сих пор носит младенца, то медведь жив, — ни к кому не обращаясь, сказала Матрёна…
В этот момент в сенях послышался энергичный топот отряхиваемых валенок, и в избу с клубами морозного пара влетела Верка, сжимая в руках вязаную разноцветную шапку с огромным помпоном. Словно яркий огненный факел, её рыжая голова клубилась мелкими непослушными кудрями, буквально магнитом, притягивая взгляды всех:
— Всем, здасьте! — и, взвизгнув от восторга, кинулась к Марине, раскинув для объятий руки:
— Маришка, привет! Дедуля сказал, что ты приехала! Как я по тебе соскучилась, подруга! — и зацеловала, закружила ошеломлённую таким напором Марину, в своём весёлом беззаботном танце:
— Ты, как?
— Да, нормально, вроде…
— А, ты, как?
— А, я — лучше всех!