— Давай к столу!
— Неа, я поздороваться прибежала, спешу!
— Далеко ли?
— А, побежали с горок кататься! Я туда! Сегодня все там!
— Я не одна!
— Всех бери!
— Так ведь ночь? Уже, темно!
— Это самое подходящее время! Знаешь, как круто мчаться в темноту?
Уууух!
— Не страшно?
— Страшно, конечно! А, зачем же ещё кататься-то? — радостно удивилась Верка. Остальные, молча, заворожённо наблюдали весь этот фейерверк беззаботности и счастья.
— Вот стрекоза! — отмерла Матрёна, — Маришка, и правда, чего вам с нами сидеть, забирай Петрушу и айда на горку! Была б я чуть помоложе, сама бы побежала.
А Верка уже кричала из сеней:
— Маришка, штаны надевай потолще, а если санок нет, не беда, возьми у бабуси корыто, на нём ещё страшней будет!
— Девка — огонь, — восхищённо промолвил Палыч, — пойду и я, хоть на молодых погляжу, да за них порадуюсь!..
Глава 50
Полине тоже очень хотелось побежать со всеми на горку. Шальное предновогоднее веселье, звало окунуться её, как и других в счастливую беззаботную юность. Но, понимая своё важное положение, она лишь гордо поглаживала круглый необъятный живот, да с завистью поглядывала на Марину. Ещё, когда она только приехала к бабке Матрёне и увидела Петра, то никак не могла поверить, что это не её непутёвый муж. Она была твёрдо уверена, что Михаил её разыгрывает, как и всех здесь присутствующих. Но, чем дольше она его наблюдала, чем больше видела, как он себя ведёт, о чём говорит, как, наконец, сходит с ума по своей Маришке, тем больше понимала, что это не Миша и претендовать ей здесь не на что. Но самым веским аргументом было отсутствие свежего длинного рубца на левой щеке. Что, однако, не мешало женщине сгорать от ревности и зависти к счастливой, как ей казалось, конкурентке…
За деревней, ближе к лесу, там, где река делала изгиб, опускаясь в овраг, кипела жизнь. Там и правда природная возвышенность образовывала гору, а спуск с неё шёл прямо в реку. Лёд встал ещё в ноябре и уже давно был толстым, так, что народ смело ходил туда-сюда и катался тоже. Саночная трасса была подсвечена масляными факелами на высоких шестах, воткнутых в снег по обе стороны.
Издалека гора напоминала оживлённый муравейник, по которому ползали неутомимые насекомые. Вблизи всё оказалось очень весело: и стар, и мал, кто на чём, с криками и визгами неслись под гору, взметая клубы снега. Верка уже была там. Марина и Пётр по её совету взяли у бабки Матрёны железное корыто и, продев в него верёвку, тянули за собой, вернее, тянул Пётр, а Марина устроилась в корыте. Рядом с ним шёл Палыч, они перекидывались малозначащими фразами, приближаясь к месту веселья…
Достигнув вершины, они оказались в эпицентре сумасшедшего разгуляя, когда дождались своей очереди, Пётр устроился позади Марины, выставив свои длинные не умещающиеся в корыто ноги вперёд, и они помчались вниз. Вот это был драйв: Марина не могла сдержать сумасшедшего восторга, он вырывался из её лёгких громким визгом! Снег мелким ледяным порошком летел ей навстречу, засыпая и обжигая лицо, ветер свистел в ушах, корыто набирало скорость, а сзади её крепко обнимал любимый мужчина. Вот так и выглядит счастье, подумалось ей, когда они приземлились в мягком сугробе, домчавшись по льду до противоположного берега.
— Ээээй! Поберегись, посторонись! — кричали сверху.
— С приездом! — приветствовали внизу.
— Ну, как? Страшно? — спрашивала, обтирая лицо от снега, возбуждённая Верка, уже похожая на снеговика и, поджидавшая их под горой.
— Здооорово! — только и смогла прокричать восторженная Марина. Пётр смеялся, как мальчишка, отряхивая снег с волос, его глаза светились безмятежным счастьем, а куда улетела шапка, ещё надо было поискать…
В детстве Марина, как и все дети, часто каталась с горок зимой, но это были обычные искусственные детские горки в московских дворах. Лет в семь — восемь они уже перестают впечатлять, уж не говоря о более старшем возрасте. Что такое, по-настоящему разогнавшись, лететь в тёмную неизвестность, она поняла только здесь. И это состояние в данный момент характеризовало и её жизнь в целом…
Вакханалия на горе продолжалась третий час, народ и не собирался расходиться, даже сопливых мальчишек, которым давно было пора спать, никто домой не загонял. Наоборот, веселье только начиналось. С учётом приехавших гостей, народу на стихийный праздник собралось раз в пять больше, чем обычно проживало в Калиновке. Кто-то принёс фейерверки, и цветное зарево осветило небо над тихой обычно деревенькой. Одуревшие от свиста и грохота петард собаки, будили своим лаем тех, кто пытался спать, не поддавшись всеобщему разгулу! Народ, на горе, задрав головы, любовался цветными всполохами в небе, а красивая влюблённая пара, накатавшись вволю с горы, целовалась прямо у всех на виду. Никто этого не замечал, разве, что Палыч изредка поглядывал в их сторону, да и то, тайком. Кто-то, устроив маскарад, нацепил бараний тулуп мехом наружу и маску, и колотил в гулкий бубен, а кто-то нарядился в медвежью шкуру с настоящей головой и разинутой пастью, полной зубов! Гармонист, явно навеселе, наяривал то «Барыню», то кадриль, то ещё какие-то разухабистые мотивы. Девчата и бабы в цветастых платках орали во всё горло частушки, самого разного содержания, не особо заморачиваясь цензурой. Одним словом, народ отрывался по полной!