Шли в банды кулацкие и купеческие сынки, скрывавшиеся контрреволюционеры всех мастей — белые офицеры, бывшие жандармы, правые эсеры, черносотенцы, дезертиры, анархисты, уголовники.
Политический бандитизм стал характерной, специфической формой вооруженной борьбы контрреволюции, орудием террора по отношению к местным органам и активистам Советской власти, устрашения населения. Банды различались между собой: на Правобережной Украине, скажем, преобладали кулацко-петлюровские, националистические, на Левобережной — анархо-бандитские, махновские. Но главным врагом для бандитов всегда была Советская власть. В составе руководства банд встречались замаскированные царские и белые офицеры, в том числе бывшие жандармы и контрразведчики.
Кулацкие, с большой примесью дезертиров и анархистов, бандформирования представляли летом 1920 года серьезную угрозу для тыла Красной Армии, ведущей упорную борьбу с Польшей и Врангелем.
Ликвидация банд была делом изнурительным, требующим крайнего напряжения всех сил. Среди вожаков-анархистов было много лиц с патологическими изменениями психики. Именно в анархию ударяли чаще всего настоящие садисты, истерики, наркоманы, кликуши, алкоголики и др.
Три подобных типа еще в восемнадцатом году играли заметную роль в Брянской федерации анархистов. Все трое объявились в городе неизвестно откуда. Один, некто Емельянов, высокий и худой человек с мутными глазами кокаиниста, был эмиссаром тогда еще малоизвестного Махно. Он являл тип фанатика анархистской идеи и убежденного сторонника террора. Вместе с ним повсюду появлялся человек-кубышка, низкорослый мужчина лет сорока, в неизменной клетчатой детской кепочке на огромной бугристой голове. Себя он называл в третьем лице: «товарищ Тиль». Выступал он с длинными, маловразумительными, но всегда экзальтированными по характеру речами.
Третий анархист, Васько Богдан, отличался прямо-таки бешеным нравом. Всегда обвешанный оружием, носил бескозырку, тельняшку, бушлат и брюки клеш. В то же время какие-то неуловимые штришки давали основание предполагать, что моря этот «альбатрос» и не нюхал. Пешком Васько Богдан не ходил — носился по городу на огромном вороном жеребце. На черной попоне красным шелком был вышит лозунг: «Дух разрушающий есть дух созидающий!» Жеребца Васько кормил овсом, замоченным в водке, отчего тот мчал своего хозяина по брянским улицам только сумасшедшим карьером. Самого Богдана трезвым тоже никто никогда не видел. Городские обыватели матроса боялись, рассказывали о нем всякие страхи.
Во время мятежа Емельянов и «товарищ Тиль» в числе других анархистов были убиты. Богдан же бесследно исчез. Почти два года о нем никто не слыхивал, и вот теперь, летом двадцатого, в округе объявилась банда, которой предводительствовал какой-то матрос, очень похожий по описанию на Васько Богдана.
Методично и последовательно Медведев стал искать банду. Круг сужался, однако на поиски ушла бы еще не одна неделя, если бы не помог случай, вернее — авторитет, каким пользовалась ЧК у населения. В комендатуру явилась монахиня-старообрядчица. Стала жаловаться на каких-то супостатов, которые выгнали ее и сестер. Дежурный мало что понял из ее бестолкового рассказа, но, уяснив, что речь идет о какой-то вооруженной группе, немедленно вызвал в комендатуру уполномоченного Медведева, который, как он знал, занят поисками опасной, хотя и немногочисленной банды.
Дмитрий пришел и внимательно выслушал старую женщину. Он понял, что это схимница из старинного женского скита, затерявшегося в густой чащобе близ села Дубровка.
Сестра Поликсения рассказала, что с неделю назад в скит заявились какие-то вооруженные люди на лошадях. Сестер из келий выгнали, молельню осквернили бражничаньем и непотребным поведением. Сестры пребывают в страхе и отчаянии. Она, Поликсения, ушла тайком из скита, обратилась за помощью в сельсовет в Дубровке. Там сказали, что помочь не могут, и посоветовали идти в город, в чека…
— А кто у них главный, у супостатов, матушка? — осторожно спросил Медведев и насторожился, услышав ответ:
— Главный супостат черный, рубаха на нем полосатая и шапка с лентами…