Хрупкая девочка в медвежьей шкуре, которая не скрывала ее наготы.
И Янгар набросил поверх шкуры плащ.
Наклонился. Коснулся губами рыжих волос, от которых исходил пьянящий аромат лета.
— Прости, — он не знал, сумеет ли вытащить ее.
Попробует.
— За что?
— За то, что не защитил. И спасибо.
— За что?
У нее светлая улыбка.
— За то, — Янгар коснулся камешка на веревке, — что уберегла.
Под крыльями тени становилось холодно. И как-то вот обидно было умереть сейчас…
…смотри, милая, смотри хорошенько.
Восковые свечи ровно горят, и пламя их отражается в старом зеркале. Серебро потемнело от времени, и каждый день старуха начищает зеркало мелким песком и гладкой бархатною тряпкой.
Пиркко сидит на ковре и наблюдает.
У старухи тонкие руки, кожа на которых обвисает складками. Ногти на пальцах ребристые, нехорошие. Волосы седые она прячет под черным платком, которые надвигает по самые брови.
И водит-водит ладонью по серебру, приговаривая:
— Для моей, для красавицы…
Пиркко улыбается.
Она не боится старухи.
От платья ее пахнет травами. А под широкой верхней юбкой скрывается множество удивительных вещей. Серебряные иглы и сухие листья, корешки, похожие на человечков, заячья лапа, перья птичьи и даже жабья ломкая шкура.
Старуха позволяет играть с этими сокровищами.
И когда Пиркко устает, усаживает ее перед зеркалом.
— Ты ж моя девочка, ты ж моя красавица… — старуха вычесывает волосы Пиркко резным гребнем, и темные кудри становятся еще темнее. А кожа, напротив, белеет. — Есть ли на Севере девочка краше?
— Нету! — Пиркко весело.
И радостно.
Ей нравится быть самой лучшей… папа ее любит. И привез из-за моря туфельки атласные и еще шубку горностаевую… и куклу большую с фарфоровым лицом, которое почти как настоящее.
— Правильно, — мурлычет старуха, и древняя трехцветная кошка, один глаз которой синий, а другой — желтый, трется о ноги Пиркко. — Ты моя красавица… и всегда будешь ею.
— Как мама?
Старуха кривит губы.
— Мама твоя меня не слушала. И поистратила всю красоту… высохла… поэтому муж на нее и не смотрит.
Каждое слово, что плевок. И гребень больно дергает за волосы, отчего Пиркко плачет. А старуха, спохватившись, обнимает ее.
— Ты-то будешь меня слушать…
— И буду красивой?
— Будешь, конечно будешь, милая.
Старуха мешает травы, растирая их кривыми пальцами. Отловив на заднем дворе черную курицу, старуха зажимает ее под локтем и ловко перерезает птице горло. Курица дергается, а кровь ее наполняет чашу.
— Запоминай, милая. Красоту беречь надо. Время не обманешь, но…
Кровь, сдобренная травами, сладка, хотя и пить ее немного противно.
И из-под кровати выбираются тени, ползут к кривым старушечьим ногам, тычутся в обмотанные тряпьем ступни. Старуха теней не видит. А им тоже хочется крови.
— …так ты долго не будешь стареть.
Пиркко делится кровью с тенями. И трехцветная кошка, выгнув спину шипит. А Пиркко поворачивается к зеркалу, разглядывает свое отражение.
Красива она?
Нет на Севере девочки краше… и не будет.
Никогда.
И Пиркко, вскинув голову, усмехнулась.
Что ж, Черный Янгар сам выбрал свою дорогу. Она дважды предлагала ему все, а он… отказался? Ради той, которая и человеком-то не была?
Почему?
— Убей их, — приказала она, и Талли, глупый Талли, который всегда был трусоват, попятился. Сбежать желает? Неужели не ясно, что от нее теперь не сбежишь?
Пиркко бросила взгляд в зеркальце, которое с собой носила. Хороша? Чудо как хороша…
…тогда почему он отказался?
Ослеп?
Обезумел?
Глупец, как есть глупец… и Талли тоже… и прочие.
Огляделась Пиркко и, дотянувшись до бледного лица — раб, ничтожество, чья жизнь не стоит и медяка — ударила наотмашь. Когти вспороли горло, и хлынула на белые одежды кейне кровь. Она же, приникнув к ране, пила, силясь утолить странную жажду.
Пила.
Сил прибавлялось.
И рассмеявшись, Пиркко оттолкнула мертвеца.
Крови нужно много…
— Остановись, пожалуйста, — Талли все же посмел заступить ей путь и был отброшен в сторону. Он покатился, выронив бесполезный клинок.
Предатель.
И не он один. Все кругом, на кого ни глянь, застыли в ужасе. Бежать готовы или ударить. Пусть попробуют, пусть посмеют только обнажить оружие против своей кейне.
Думают, что у нее на всех не хватит сил?
Ошибаются.