И у меня нет шанса отказаться от игры.
Оскалившись, я рычу, но темнота, меня окружившая, проглатывает голос. И влажные пальцы сумрака лезут в пасть.
— Поиграем…
Я пытаюсь поймать тень.
Хруст.
И стон.
Чернильная кровь сумрака льется уже не на песок — на толстый слой пепла. Каждый мой шаг подымает тучи его. И пепел кружится, словно белые-белые бабочки.
— Не поймаешь, — Сумеречница то подбирается ближе, то отступает, дразня меня. И звонкий ее смех — единственный звук, который остался в темноте. — Не поймаешь…
Она сама касается меня, оставляя рваную холодную рану.
Я разворачиваюсь. Щелкают клыки.
И вновь плачет сумрак. Рвутся нити ее кокона, но Сумеречница тотчас выплетает новые, спешит опутать меня. Нити тонки и крепки, словно струны. Их так много. И чем сильнее я пытаюсь вырваться, тем больше запутываюсь в этой сети.
— Ты проиграла, Аану, — Пиркко склоняется к самому моему уху. — Ты проиграла, но…
Сеть затягивалась, и нити-струны взрезали кожу.
Я подавила стон.
— Еще немного и тебя не станет. Скажи, тебе страшно?
Страшно.
Но не за себя… она ведь не остановится.
Она заберет мою жизнь, а затем — жизнь Янгара. И Олли не пощадит. И никого, кто остался еще в Оленьем городе… человек ли, зверь… она выпьет всю землю, и небо навеки станет серым, цвета ее крыльев. И чем старше она будет, тем более сильный голод станет терзать ее.
Ей всегда будет мало.
— Страшно, — она подвигается ближе, прижимается к моему израненному боку, слизывая капли крови и вбирая страх. — Оч-ш-шень страш-ш-шно…
Ее голос изменяется.
И худая рука касается морды.
Она слишком поверила в собственную силу и мое бессилие.
— У хийси нет души, — шепот Пиркко опутывал меня. — Хийси умрет навсегда…
Как и Сумеречница.
— И ты, — сказала я.
А она зашипела.
— Ты ведь тоже не человек.
Сжалась сеть, пытаясь заставить меня замолчать.
— Ты стала нежитью… уродливой белой нежитью… — каждое слово мне приходилось отвоевывать, каждый вздох, каждый звук. — Ты говорила, что на меня нельзя взглянуть без отвращения. Но видела ли ты себя?
— Замолчи!
— Нет. Ты думала, что ты красива, но зеркала лгали. Они тоже тебя боятся. На самом деле… на самом деле ты… мертва… все это видят.
— Лжешь!
— Твое лицо… ты сама… омерзительно… не веришь — взгляни сама… попроси темноту сделать зеркало. Или в мои глаза загляни, если не боишься. Увидишь.
Она поднялась и, тряхнув копной черных волос, вернула себе прежнее обличье. Наклонилась, выгнулась, пытаясь рассмотреть себя же в моих глазах.
Я не хотела умирать.
И все же… нити кокона растаяли беззвучно, только меня окатило живым огнем.
Его было так много… слишком много для меня одной. И я отдала огонь Пиркко. Обняла ее нежно, как дорогую сестру, и когти, как некогда во сне, пробили грудную клетку, раскрыли шкатулку, в которой медленно стучал камень ее сердца.
Еще живого…
…еще немного человеческого.
Оно выпало на мою ладонь и, вздрогнув, замерло.
— Глупая Аану, — Пиркко ладонью закрыла дыру в груди. — Зачем мне теперь сердце? Оставь его себе.
И она оттолкнула меня. А темнота зазвенела на тысячу голосов. Их было так много, что…
…я упала с сердцем в руке. И бабочки из пепла укрыли меня от солнечного света. Вернувшийся, он был слишком ярок. И я закрыла глаза.
— Аану…
Я слышала голос, такой родной и такой далекий.
— …вернись…
Не могу.
Брухва открыл новую дорогу, и как бы я того ни желала, свернуть с нее не выйдет. В моей руке лежало черное человеческое сердце. А под ногами цвел бессмертник.
Пора, Аану.
И я ступила на путь, прочерченный травой.
— Аану… пожалуйста…
Я бы хотела вернуться. К нему и Горелой башне. К собственным наивным мечтам, в которых есть дом и семья… к брату, которого слышу, пусть бы он не произнес ни слова.
Но если я здесь, то пришла пора?
— Аану… — тяжелый пряный аромат бессмертника дурманил. И травы оплели ноги, удерживая на месте: мое время иссякло.
— Я не уйду, — сказала я, но разве кто-нибудь когда-нибудь слушал Аану?
И дорога сама нырнула мне под ноги. Она несла меня, и голос Янгара слабел.
Мне жаль.
Безумно жаль, что все так получилось.
И кто теперь зажжет лучину в окне Горелой башни?
А он, кому он станет рассказывать истории о благословенной стране Кхемет, что лежит за морем?
Дорога вывела к реке, воды которой были черны и тяжелы, словно деготь. Водорослями лежали на них тонкие женские волосы, и берега поросли не рогозом, но костями. Из них же был сделан мост.