И возвращался раз за разом.
Он приходил и, присев на темный, с бурыми прожилками камень, ждал меня.
Или я его.
Он говорил мне:
— Здравствуй, маленькая медведица.
А я улыбалась и касалась носом его щеки, стирая с нее капли дождя. И старая ель становилась приютом.
Что было в этих встречах? Ничего особенного. Минуты тишины, разделенные на двоих. Рука Янгара на моей голове. И моя голова у него на коленях.
Его рассказы.
Иногда — о пустяках. Погода. Дождь и сырость, которая тревожила старые шрамы, особенно переломы. Кости ныли, мешали спать. И Янгар лежал, разглядывая полог шатра, считал рубцы на коже. Всегда получалось другое число.
Порой он заговаривал о том, что видел. О чудесной стране Кхемет, которая скрыта за морем, пустыней и горами. О звероголовых богах ее и людях со смуглой кожей.
И эти его истории походили на сказку.
Но сказке случалось становиться страшной, когда Янгар, забывшись, задумавшись, вдруг заговаривал о том, что было с ним. Он тут же спохватывался, обрывал рассказ и закрывался.
— Мне повезло остаться живым, — обронил он как-то, вытягиваясь рядом со мной. — Это главное.
Мы лежали. Молчали.
С ним молчание было уютным, вот только…
…я знала, что однажды ему придется уйти… так и случилось.
Глава 20. Хозяин Севера
Ложе, укрытое драгоценными мехами лунных лисиц, было огромно. И возвышался над ним балдахин из аммарского бархата, золотой нитью расшитый. Рассыпались атласные подушки. Упали на пол, на дорогие ковры.
И слуга, повинуясь ленивому жесту, поспешил собрать их.
Вилхо был богат.
И скуп.
Слуга подал стеклянный кубок, наполненный разбавленным вином. Слабый желудок Вилхо не принимал иного напитка. И печень его, которая вздулась, поднялась бугром, не всякую пищу принимала.
К здоровью своему, с детства слабому, Вилхо Кольцедаритель относился весьма бережно.
Слуги помогли подняться, проводили в ванную комнату, опустили такое ленивое, рыхлое тело в горячую воду, куда уже добавили черный восточный бальзам. И Вилхо, смежив веки, позволил себя мыть.
Сильные руки рабов растирали нежное тело, массировали бережно, возвращая жизненные токи. И Вилхо чувствовал, как прибавляется сил. Все же нынешний день обещал быть тяжелым. Впрочем, все его дни были тяжелы.
Ему поднесли козье молоко, смешанное с соком сельдерея.
И вареную печень миноги.
Кашу из дикого злака, приправленную медом.
Три перепелиных яйца.
И кубок сладкого сбитня.
А еще крошечные безвкусные булочки с начинкой из трав. Их восточный лекарь, один из семи, что жили при дворце, каждое утро выпекал самолично.
После завтрака Вилхо сменили рубаху. Свежая из тонкого батиста, с вышивкой по воротнику, была тепла. Поверх накинули нижнюю, атласную, с длинными узкими рукавами. И еще одну, которая спускалась до колен. Подали шальвары. И домашние туфли, которые пришлось сменить на другие — ноги опять опухли. И Вилхо нахмурил брови, выражая недовольство: разве не говорил он, что ступни требуется растирать с особым тщанием?
И спеша исправиться, рабыни массировали их, белые, мягкие, лишенные чувствительности.
Каждый палец разминали бережно.
Вилхо вздохнул: тяжело. И часу не пройдет, как вновь опухнут ноги, а в теле появится предательская ломота. И колени набрякнут. Заколет в груди…
— Взгляните, господин, — поднесли зеркало, массивное в серебряной оправе. Оно было столь тяжело, что четверо молодых рабов с трудом удерживали его. — Вы чудесно выглядите.
Старый слуга, который помнил Вилхо еще ребенком, поспешно смахнул со стекла невидимую пылинку.
Чудесно?
Вилхо поморщился: сегодня он не был настроен на лесть.
И что бы ни говорили, прекрасно осознавал, каков он есть.
Невысокий, уже с рождения измученный болезнями, которые сменяли друг друга, Вилхо всегда был склонен к полноте. Но под роскошным халатом не видно, сколь узки его плечи, а грудь велика и по-женски припухла. Скрыт мягкий в складочках живот. И слабые руки, которые не способны были удерживать оружие.
И не надо.
Есть те, кто удержат его за Вилхо…
Лицо его округло. И щеки пухлы, а рот — мал. Да и нос невелик. Само личико детское какое-то, капризное. И Вилхо всерьез раздумывает над тем, чтобы маску носить.
Он слышал, будто бы за морем есть земля, где повелители скрывают лица от народа, чтобы взгляды презренных не оскорбили тех, в ком течет кровь богов.
Хорошая мысль.
Дельная.
И надо бы ее обдумать как-нибудь на досуге.