…каменные пустоши старых кладбищ, где среди роскошных каменных гробниц обитали гули и шакалы, и вой их разносился в ночи.
…квадратные дома, защищенные от ветров, и крохотные внутренние дворики, где было место прохладе и тишине. И Хазмат, когда случалось настроение, устраивался под мандариновым деревом и, раскурив кальян, говорил. Он любил говорить о послушании и награде, глотая дым. И голос постепенно становился сиплым, а речь — неразборчивой… напившись белого дыма, Хазмат замолкал, приваливался к стволу дерева и сидел. А из приоткрытого рта текла слюна, и в этом было что-то умиротворяющее.
…площадь Бейсам, на которой раскинулся самый большой невольничий рынок. Здесь пахнет мясом и розовым маслом. Неторопливо движутся паланкины. Снуют мальчишки-водоносы, и гортанные голоса зазывал мешаются друг с другом.
…грязь рыночных окраин и сладостные ароматы центра, где стоят дорогие шатры. Там особый товар, который не каждому по карману. И этот товар берегут.
— Не вертись, — шипит распорядитель, дергая за цепь. И Янгар давит рычание. Он снова на этой площади, и спина привычно саднит, пусть бы ее три дня натирали маслом, чтобы поскорей сошли следы плети. За битого меньше дадут.
Впрочем, хозяин согласен и на малость.
Вот только распорядитель вздыхает: рабы ныне упали в цене и сильно. Все из-за войны, благородный Кизмет, верно, слышал… идут и идут караваны… а с ними приходят на площадь Бейсам мужчины, сильные, как волы, и женщины красоты удивительной.
И просят за них совсем недорого, вот есть у распорядителя на примете верный человек, у которого можно прикупить рабов… нет, не интересует? А жаль. Дешево ведь. Война же рано или поздно закончится и тогда… все равно нет? Что ж, как благородный Кизмет скажет. Но и сильные рабы стоят ныне непозволительно мало. А тут мальчишка поротый-перепоротый. И по глазам видно — упрямый, что шайтан, тот, который в песках обретается. За такого и дирхем просить — дорого.
Но хозяин мнет тощие руки Янгара, лезет пальцами в рот, растягивая губы.
Да, мальчишка упрям, но и вынослив. Худой? Зато жилистый! День без воды провел, и не поморщился. А упрямство… любое упрямство лечится. Просто нужен кто-то с твердою рукой и не столь добрым, как у благородного Кизмета, сердцем.
Площадь Бейсам пустеет к полудню. Открываются чайные дома и благородные курильни, в которых звенят фонтаны и царит прохлада. И там, в центре рынка, хозяева спешат укрыть дорогой товар от солнца. Спешат разносчики с прохладной водой из горных ручьев, с зеленым терпким чаем, со сладостями и маслами…
А на окраинах распорядитель тычет палкой в ребра.
— Иди в тень.
Янгу переползает под навес. В клетке осталось пятеро. один к вечеру умрет, и распорядитель то и дело поглядывает на него, верно, гадая — не проще ли сразу добить. Но нет, за раба даден залог, и хозяин не вернет его…
— Как зват малчк? — северянин тяжело дышит. У него вспухли губы и язык раздулся. Глупец пытался перегрызть веревки, вымоченные в соленой воде. Мало того, что не вышло, так и распорядитель в наказание запретил поить северянина. Нет, к вечеру воды дадут, но до вечера еще несколько часов, а солнце палит немилосердно.
— Янгу.
— Янгар, — северянин переиначивает имя. — Янг… хаар. Клинок ветра. Хорош имя. Силный.
Он говорит смешно, но Янгу не смеется. Ему странно, что он понимает речь северянина. И потому Янгу не отстраняется, когда северянин трогает волосы.
— Янгхаар злой. Не хотеть раб. Быть. Наарту, — он бьет себя кулаком в грудь. — Ты моя кровь.
Янгу качает головой: его дом здесь.
— Да, — северянин пощупал спутанные волосы. — Меня понимать. Темный. И глаз…
Оттянув край глаза, он показал, что имеет в виду: узкие глаза были у Янгара.
— Нос. И рот. Ты есть моя кровь. Север. Аккаи…
— Тебе показалось.
Полузабытые слова слетают с губ. И северянин смеется:
— Ты говорить. Север. Я рассказать… Север — красиво. Там красный песок нет. Солнце добрый. Не жжет, гладит… — его глаза затуманились, а разъеденные солью губы тронула улыбка. — Север… дом… я говорить. Ты слушай.
На площади Бейсам Янгу впервые услышал историю про старика, который гонял солнечных оленей от края до края мира. И про Олений город, стоящий на пяти холмах. И про палаты, прекрасней которых нет… про землю, где жили совсем иные боги.
Северянин говорил и днем, и ночью. Он словно чувствовал приближение смерти и боялся не успеть рассказать. А Янгу, слышавший десятки подобных историй, не спешил прервать эту.