Виктор Ианович усмехался, припоминал, что что-то похожее читал он когда-то у Бианки, в книжках не для самых больших…
Полный впечатлений Виктор Иванович рано ушел на покой, даже не допил бокала очень хорошего коньяку. А Никита Станиславович сидел почти до полуночи, ждал возвращения второго ГАЗика… И дождался измученных, трижды сбивавшихся с заметенной дороги людей.
— Три дня к отпуску. Премия каждому, — веско произнес Никита Станиславович, пожимая руки своим людям, раздавая соблазнительные бутылки.
Никита Станиславович, конечно, соврал, будто недобитый детеныш обязательно вернется к берлоге, и там его можно убить. Но если бы даже он и не соврал, никто из его хозяйства бы не поехал в метель добивать этого подранка.
Малыш мчался по зимнему лесу, панически мчался, старался оказаться как можно дальше от места, где только что убили его бабушку и маму. Свист и вой пуль, треск сбитых ими веток и сучков, треск деревьев, в которые влепились пули — все это гнало звереныша, не давало ему остановиться. И еще одно — зверь точно знал, что бабушка и мама мертвы. Он был молодой, маленький, но хищник, и что такое смерть, знал очень точно.
Он, конечно, был уже крупный, килограммов на восемьдесят, и намного сильнее человека. Уже в силу своего медвежьего устройства он мог многое, чего не может ни один человек: несколько суток идти по тайге, не есть несколько суток, почти не потеряв при этом силы, двигаться практически бесшумно. Его клыки были еще много короче, чем у вошедших в полную силу медведей, но и трех сантиметров длины вполне достаточно, чтобы перегрызть глотку почти любому таежному зверю, кроме разве что взрослого лося.
И все же это был… ну, не ребенок, конечно, но подросток, по своему месту в жизни аналогичный человеческому подростку лет тринадцати или четырнадцати. Ему было рано начинать жить одному, он слишком мало знал и умел, ему было одиноко и страшно без тех, кто защищал и кормил его всю его коротенькую жизнь.
И еще ему было невыносимо горько и страшно от обрушившихся на него смертей. Так страшно, что только убежав далеко, за много километров, медвежонок сел и завыл, заплакал, тоненько закричал «Ау-яй-яй-яй-яй!!!», изливая отчаяние и ужас. Он как раз выл и плакал, задрав голову к небу, слезы катились по шерсти, когда Никита Станиславович последний раз наполнил хрустальный бокал Виктора Ивановича коньяком.
В воспоминаниях времен войны есть описание мальчика пятнадцати лет — единственного, кто сумел вылезти из-под трупов, наваленных в противотанковый ров гитлеровским пулеметчиком. Единственный из всего местечка, мальчик убежал из этого рва и скитался в лесу, совсем один, пока не прибился к партизанам. И уже спасенный, уже когда кончилось самое страшное, разжался, позволил себе, заплакал, забился в истерике, вспоминая близких и родных. Толстолапый, как нетрудно понять, вел себя примерно так же.
И судьба Толстолапому выпала такая же, как этому еврейскому подростку, обреченному вырасти в беспощадного, пугающе свирепого мстителя.
Он был ранен в заднюю лапу, в самую пятку, звереныш. С тоскливо болевшей, заставлявшей хромать пяткой он вынужден будет пройти сотни, тысячи километров не подобающего для медведя пути по зимнему лесу. За недели и месяцы этих скитаний исчез доверчивый, милый малыш, родилось совсем другое существо. Признаком этого существа в обоих мирах, человеческом и зверином, стала утолстившаяся, уродливо искаженная пятка — там, где пуля оторвала часть его плоти, оторванная часть приросла нелепым углом, да еще поверх раны наросло несколько слоев черной толстенной кожи. Левая задняя лапа казалась в полтора раза толще, чем ей полагалось.
Толстолапый стал тем, кого так называют, только к весне, даже к лету. Но физическая особенность, давшая кличку существу, появилась во второй половине 30 ноября 1990 года. Наверное, это время и надо считать временем рождения Толстолапого.
Всю ночь и весь день Толстолапый шел, прихрамывая, сквозь метель. Куда? Он и сам не мог бы рассказать. Надо же было куда-то двигаться… Вот он и двигался. К вечеру зимнего дня Толстолапый наблюдал интереснейшее зрелище, и оно стало для него настолько полезным, насколько и увлекательным.
Дело в том, что Толстолапый набрел на осинник, и в этом осиннике кормилась стая тетеревов. Толстолапый видел, как перекликались большие черные птицы с красивыми изогнутыми лирой хвостами, прыгали по веткам, кормились. Он с интересом наблюдал — умное молодое животное, любящее учиться. Но добычей тетерева для него не были — он понимал, что не сможет раздобыть сидящую на дереве птицу. Он просто наблюдал, потому что видеть что-то новое было для него очень важно… не менее важно, чем физически выжить и чем скорбь по погибшим.