- Да я...
- Знаю я всё, подлая твоя душа! Поди, пару шкур дал кому надо, чтоб всё нормально прошло! Вор! Цареубийство замыслил!..
Новый удар, пришедшийся точно в нос, принудил Савлука покатиться по земле. Панов, схватив старосту за шиворот, позвал Колычева:
- Андрюша, есть там метла? Сейчас будешь ею старосту драть, пока он жену свою не предложит!..
Утром следующего дня, натешившись вдоволь, опричники оставили Зюзино. Мёртвый староста, прибитый к собственному забору, остался гнить, пока, как наказал Панов, не протухнет, как "то мясо". Жену его, ведьму, и двух сыновей тоже не пожалели; лишь малых детей, попечение над которыми взял новый староста Степан Петрович, оставили в живых.
2
Бивак, разбитый в таёжном лесу, был на удивление тихим - казалось, зло, которому служили опричники, пресытилось и спряталось, забилось куда-то в укромные закоулки души. Потухшие взгляды, немногословные, брошенные раздражённым тоном, фразы - это выдавало в них обычных людей, подверженных усталости так же, как и все остальные. Выплеснув в Зюзино энергию, накопившуюся за время праздного пребывания при войске, они почти совершенно успокоились. Дневной переход окончательно лишил их сил, и теперь, отдохнув чуток, опричники взялись за удовлетворение самых прозаичных нужд: кормили и чистили лошадей, чинили сбрую, готовили ужин.
Андрей Колычев, отныне ставший "иноком", то есть монахом государевой службы, погладил Спорую, свою чалую кобылу, по носу. Та беспокойно пряла ушами и то и дело фыркала - её беспокоила висевшая на шее собачья голова, которая до сих пор источала противный, сладковатый запах крови. Подумав немного, Андрей снял омерзительное украшение и надёжно спрятал до утра, а лошади одел на морду сумку с овсом. Спорая с явным удовольствием захрустела зерном и вскоре пришла в себя.
Проверив коновязь, Андрей вернулся в лагерь. На ужин была ячневая каша с маслом, сытная и горячая. Панов, снова похвалив всех за "дело", разрешил выпить. Колычев, выполнявший обязанности виночерпия, налил всем вина из общего меха, который купил на собственные деньги. Выпив, опричники заулыбались и разговорились.
Панов, едва различимый в сумерках, прошёл к огню и прочистил горло, привлекая к себе внимание. Все остальные тут же умолкли.
- Братья опричники! Все вы, я уверен, горите желанием вернуться к славному войску князя Мстиславского, которого государь назначил воеводой, дабы покарать супостата, дерзнувшего ступить на святую землю Руси...
Панов сделал паузу и обвёл присутствовавших проникновенным взором, демонстрируя всем пример желания обрушить карающую длань на заклятого врага.
- ... однако мы изберём иной путь - вторгнемся в земли врага с тыла. Мы проникнем в его земли так далеко, как этого не делал ни один русич, даже великий Александр, князь новгородский. Это обширный край, малолюдный, но богатый пушным зверем, лесом и рыбой. Мы пронесём стяг государев так далеко, как только сможем, и соберём дань на крайнем Севере, принудив тамошние племена отложиться от свеев.
Колычев, в детстве слышавший немного о скованных льдами землях, где полгода длиться день, а полгода - ночь, почувствовал слабость в коленях. Почему сразу не за край земли?
Среди опричников поднялся глухой ропот, но Панов, нетерпеливо подняв руку, принудил всех умолкнуть.
- Рассчитывайте на месяц, может, на два, путешествия в обе стороны. Если повезёт, мы выйдем к Белому морю, если нет - остановимся у какой-нибудь реки, по которой проведём новую границу. Пополним припасы в пути, а к сентябрю, ещё до наступления холодов, вернёмся домой.
Повинуясь жесту Панова, Колычев с мехом в руках снова обошёл опричников, наливая им вино. Кружки были преимущественно оловянные, но кое-кто пользовался и большими, глиняными. Даже если это было и ухищрение, Колычев имел на этот случай собственную чарку, выполнявшую роль мерной.
Хрипунов посмотрел в свою, кружку, наполненную вином, а потом на Колычева - и засмеялся.
- Дурак ты, инок. Ежели хочешь с человеком дружен быть, то наливай тому, сколько он просит. Хочет большую кружку - наливай большую, а если глупец, то пусть чаркой пьёт.
Хрипун рассмеялся, показав крупные белые зубы. Остальные опричники, вторя ему, зашлись хохотом. Колычев почувствовал, что краснеет, но, вспомнил, что разливать поровну приказал сам Панов, и возразил:
- Не дело это - в походе напиваться. И обирать товарищей - тоже не дело. Одежда у нас одинаковая, чёрная, и мера единая.
Хрипун побагровел, но остальные опричники рассмеялись ещё пуще прежнего. Панов смеялся громче всех. Вдруг он умолк и призвал всех к молчанию, хлопнув рукой по седлу, на котором восседал.
- Правду говорит инок Андрей: одежда наша - чёрная, а мера - единая, кровавая. Пейте вино, братцы, но не упивайтесь. Дорога у нас впереди дальняя и трудная.
Посидев ещё немного у костра, опричники улеглись спать. Колычев, увидев, где расположился Панов, решил незаметно подвинуть свои пожитки так, чтобы ему был слышен явно назревавший разговор. Как догадывался молодой опричник, он будет посвящён неожиданному походу в Карелию. Причиной наверняка было таинственное послание, которое гонец доставил в Зюзино, пока они отделывали Савлука. Переговорив о чём-то с глазу на глаз с Пановым, гонец тут же ускакал. Тогда этот эпизод остался почти незамеченным, но сейчас всё представало в совершенно ином свете. Помолившись, Андрей улёгся и закрыл глаза. Ещё через несколько мгновений он засопел - никто бы и не догадался, что на деле он бодрствует, целиком превратившись в слух.
Вскоре до него донеслись фразы, которыми обменивался Панов с Хрипуном и Клешнёй.