Реальным огромным кошмаром.
Мужчина не был оригинален в своем появлении и, очевидно, был пьян, потому что его слегка пошатывало, когда он уперся огромной мощной ручищей в стену дома, дыша глухо и тяжело и наверняка боясь завалиться набок.
Но чем он определенно удивил, так это тем, что пришел сразу голым!
Извращенец ненормальный!
Никакого стыда и совести!
Ведь все в округе знали, что даже если я без мамы, то рядом со мной всегда мой младший брат!
И это хорошо, что луна светила в его широченную спину, скрывая в темноте ночи все самые бесстыжие места, куда я старалась не смотреть, выставляя вперед ружье и наводя его прямо на грудь этого великана, который, вероятно, не один раз упал по дороге сюда, поскольку его тело все блестело от грязи, словно он где-то нашел лужу с нефтью или чем-то подобным.
— ВОН! — рявкнула я как только могла, надеясь, что не слышно, как мой голос дрогнул оттого, что еще никогда я не видела мужчин таких размеров.— НЕМЕДЛЕННО ВОН! Иначе я за себя не ручаюсь!
Он хмыкнул.
Протяжно и мрачно, вдруг пошатываясь, подался вперед и спокойно переступил порог дома.
Хрустя щепками под босыми ногами, он уперся грязной грудью в дуло ружья, протянув большую руку с длинными пальцами вперед и заставляя меня отшатнуться и вытянуть руки, чтобы плотно держать ружье прямо у его сумасшедшего сердца.
— Если собралась стрелять, то нужно сделать вот так для начала…
Он отвел затвор назад, издав какой-то харкающий звук, который я восприняла как смех, вдруг понимая, что ружье едет ко мне во влажных ладонях, ударяя в грудь рукояткой и отлетая в сторону с грохотом, оттого что мужчина одним легким движением кисти просто отмахнулся от него, накренившись вперед всем своим огромным весом и более чем двухметровой высотой.
Прямо на меня!
Он рухнул, придавливая меня к полу и выбивая из легких весь воздух, словно сам дом сложился пополам, погребая меня под своими обломками, под мой шокированный визг.
Я бы закричала от ужаса, но только рухнула на пол с такой силой, что на секунду задохнулась от боли и осознания того, что меня просто придавило.
ИМ!
1 глава
— Выпускай его!
— Объект еще не готов.
— Выпускай его, черт побери!
Этот голос отозвался во мне тупой болью.
Второй. Надрывный, истеричный. Отдающий ароматом крови, который будоражил мой спящий разум и путал его дымкой хищного желания.
Кто бы там ни был, его хотелось убить. Растерзать на мелкие кусочки, чтобы они сгнили на солнце. И я бы сделал это, если бы только мог пошевелиться.
Что это было?
Цепи? Ни одни цепи не были способны удержать меня.
Но состояние было такое, словно из меня достали скелет, оставив только шкуру.
Я не ощущал ни рук, ни ног. Только голову. Потому что вся боль была сосредоточена именно в ней.
Было противное ощущение, словно из моего черепа сделали емкость, наполненную кислотой, куда опустили мозг.
Ощущение не из приятных.
Я пытался двигаться. Хотя бы просто начать моргать. Но ничего не получалось.
Не получилось даже зарычать от злости на эту досаду.
Только в голове стало еще больнее.
И эта боль была единственной, что показывала, что я еще не умер.
— Выпускай его — или мы все помрем самой страшной смертью!
Сме-е-ерть. О да-а-а.
Эти мысли отдавались во мне сладостным томлением.
Это то, что я любил.
То, что делал с удовольствием, погружаясь в эту жажду всем своим хищным существом.
Я стал смертью для многих за то время, что успел прожить.
Но теперь было ощущение, что смерть подбиралась ко мне…кралась легкой неслышной поступью, путая мозг и не позволяя мне ничего понять.
Чем меня держали?
Я не мог даже нахмуриться, словно каждую мышцу в моем теле отключили от соединения.
— Не стоит драматизировать. Опасность уже позади.
Этот голос отдавал почти ледяным спокойствием. Не повышался ни на единую ноту, выражая только полную уверенность в том, что происходит.
А я пытался принюхиваться, потому что, кажется, это единственное, что работало во мне с прежней силой.
Вот только можно ли было доверять собственным ощущениям и тем запахам, которые я выхватывал из общей массы, раскладывая их по степени угрозы для меня?
Потому что они давали понять, что угроза была самая прямая.
Первый аромат, который я ощутил, был искусственный. Безликий.
Как белая твердая масса, слепленная машинами. Люди называли ее пластиком.