Ночь тянулась долго и мучительно. Ломило ушибленную бревном голову, левую сторону лица залил сплошной отек-синяк. Мучительно хотелось пить - во рту было сухо. Стараясь облегчить мучения, прикладывал голову к сырым, холодным стенам - немного легчало. Сильно донимал озноб - как работал в одной рубахе (жарко даже было) - в ней и ночь перемогал. Казалось, утро никогда не придет, зуб на зуб не попадал. Но, наконец, стал сереть белесым верх шурфа, там наверху, в пихтаче, зазвучали птичьи голоса - стало чуточку легче, вновь появилась надежда.
Еще вчера, мучаясь с бревном, он заметил довольно толстый древесный корень с руку толщиной, который шел поверху стенки глубоко вниз - метра на два, не меньше. Испыток не убыток - да и по-другому никак. Нужно было с поставленного на «попа» коротыша попробовать дотянуться до корня, а там и свобода - вот она.
Пробовать пришлось долго, не раз срывался - падал. Опять болела голова, но он, стиснув зубы, все лез и лез на верх бревна. И вот - чудо: милостив господь, дал надежду-корень в руки, а там и до поверхности недалеко. Долго лежал, на куче вынутого снизу грунта, ничего не соображая, не веря своей удаче. Вылез, все-таки он вылез! А ведь уже погибал было, черные мысли не раз в минуты отчаяния лезли в голову там, внизу.
К шурфу, ставшему ловушкой, Архип теперь и близко даже не мог подойти - становилось страшно. Чудом выскочил у смерти из лап, пропади они пропадом, труд нелегкий старательский да подлость людская. Вспомнив своего связчика, Архип поднялся, шатаясь, поспешил к стану, что был саженях в двадцати вверх по пригорку, заранее думая, что ни золота, ни напарника там уже нет. Подбежав к кострищу, сунулся к лежанке - в головах лежала котомка, в которой был кисет с добычей. К его великому изумлению все было на месте. Ничего не понимая, уже внимательно стал осматриваться - вроде бы все как было: и грубые суконные куртки из обрезанных солдатских шинелей лежат, как они их бросили, и ружье, старенькая берданка-одностволка, на пихте висит, и топор воткнут в коряжину у кострища. «Что за черт, где же Никишка?». Покричав и без успеха слыша только лесное эхо в пади, вновь пошел в ту сторону, куда идти не хотелось - к шурфу.
Не доходя еще до него, вдруг как споткнулся - глаз зацепился за то, чего раньше не заметил - крупный медвежий след вел туда же, к разверстой яме в земле. Пройдя по следу, уже догадываясь, что случилась беда, нашел место, где зверь сгреб несчастного. Мало следов борьбы, только немного крови и - волок-потаск вниз, в чащобу. Там, забросанного дерном, мелким валежником, с неестественно вывернутой головой, больше напоминавшей страшный кровавый ком, нашел Архип Суходольцева.
Потрясенный страшной смертью человека, с которым вчера еще разговаривал, шутил и спал у костра бок о бок, не сразу понял, как ему здорово повезло, что он оказался там, внизу.
Медведь выследил и напал на Никишку прямо около шурфа. Когда потащил, несчастный цеплялся, видимо, за веревку, что была у него в руках - он как раз песок только из ведра высыпал в кучу. Цепляясь за нее, сдернул бревно-поперечину, и оно рухнуло вниз, вырвав веревку из рук. Все это Архип без труда увидел по следам борьбы человека и зверя.
Помолясь, прочитав молитву о невинно убиенном, с тоской попросил у бога прощения за нехорошие мысли о напарнике. Наскоро собравшись, широким шагом поспешил назад - до приисков от Медвежьей пади было полдня пути. Нужно было заявить властям о случившемся и до темноты успеть назад - сесть на «лабаз» у спрятанного людоедом тела, чтобы покарать хищника-убийцу, отомстить за связчика.
Неприметная тропа, по которой Архип возвращался на прииск Чеблаковский, ныряла в глухие распадки. Иногда как выпрыгивала на берег Амыла и шла густыми пихтачами, подступающими к самой воде. Тропой этой хожено-перехожено - ведь он был вольностарателем-бергало. На вольном старании работали единицы - дело это рискованное, все зависит от удачи. Немало старателей погибли в тайге при разных обстоятельствах. Вот и он чудом избежал смерти, а Никишке Суходольцеву не повезло. Хоть и человек был никчемный, а все же человек, Божье создание.
Архип не был слишком набожным, но здесь речь шла о загубленной человеческой жизни, причем загубленной хищником. Поэтому твердо знал, что убийцу нужно обязательно покарать, свершить правосудие. Тем более, что погибший был его напарником. А в тайге всегда действовал неписаный закон: сам погибай, а товарища выручай. Все осложнялось одним - урядник Федор Сазонтьев может ему не поверить. И действительно, с синяком-отеком на поллица, с ободранной левой половиной головы, он понимал, что рассказ о нападении медведя будет неубедительным. Первые мысли у каждого, кто услышит, будут примерно такие: не поделили золото, разодрались, и один другого прикончил.