Теперь уже все, кто слышал дедов пассаж, из вежливости прикрывая лица, всхлипывали и гудели наливаясь багрянцем, в попытках сдержать смех. Игорь, ухватил пращура за бока и увлек его на чердак, зло оглянувшись назад, когда услышал, что кто-то, не выдержав рассмеялся в голос.
— Почтенный старец, что за ботизы? Не могли же тебя маразм с Альцгеймером догнать, пока мы от аэропорта ехали? Мы ведь, быстро ехали!
Дед, привстав на цыпочки, взъерошил Игорю волосы и мягким нажимом усадил на стул. Придвинул себе другой и уселся верхом, сложив на спинке руки. Опер на них подбородок, улыбнулся.
— Гошка, когда ты головенкой своей лохматой думать о других начнешь? Тебе вон, всегда все хрен по деревне, а и то сегодня нервничаешь да дергаешься. А тут тетки с детками. Страшно им, вон как закаменели, когда мы в дом вошли. Успокоить их надо, расслабить. С каждым поговорить по душам… этого я не умею, да и остервенею быстро, характер не тот. А клоунаду учудить — с нашим удовольствием. Оно и вернее. Были вот у нас два брата гагауза, когда мы бронепоезд врангелевский на железке заперли. Могли вот как: один пердит, другой рыгает, а все вместе выходит будто старики ругаются. Скотство, но смешно так, что даже один балтиец в голову раненый так веселился, что боли не замечал и помер радостный.
Дед замолчал, а когда впечатленный и задумавшийся внук ушел, тихо добавил: — Ван вот только, китаец-доходяга… Послушал гагаузов, да и лег на рельсы с наганом. Родителей вспомнил. Вышиб себе мозги через висок, а бронепоезд его потом скотоотбойником под насыпь скинул. Но тут уж, не угадаешь.
***
Яша нашел Игоря сидящим в одиночестве на кровати. Поджав под себя ноги, он вертел в руках дедову клюку. Именно клюку, так как никакого изящества, которым должна обладать трость, в ней не было. Толстая лакированная палка, увенчанная латунной конской головой. По такому краткому описанию, ее вполне можно было бы все же признать тростью, но… Толщиной сантиметра четыре, треснувшая и стянутая полоской железа. Лак, где облез, где потрескался. Латунь неровная, в царапинах, а конь послуживший моделью — урод: уши разные, между ними ржавая гайка торчит, зубов нет, глаза выпучены и сползли к переносице, которую знавший в конских статях толк дед, называл "храпом". И разношенная блямба красной резины, прибитая мебельным гвоздем.
Присев рядом, Яша с любопытством посмотрел на друга. Кивнул на палку, когда Игорь поднял на него взгляд.
— Я, когда мелкий совсем был, — сказал Игорь, — буквально крохотный, тогда думал, что в ней шпага спрятана. Ясно же, что ручка снимается, а никак справиться не мог. А дед, хитрован, про шпагу ни да ни нет не говорил, только ржал, как такой вот конь и дразнился. Надо, говорил, особую пружинку нажать и особое слово сказать. А я мол, еще маленький чтобы такие слова вслух повторять, а раз так, то и пружинку мне знать ни к чему.
— И ты ее не разломал, чтобы без всяких пружинок обойтись? — удивился, хорошо знавший друга Яша.
— Говорю же, махонькиий был совсем. Так сломать не мог, а топоры-молотки от меня прятали. Как немного подрос, тут уж дед сообразил, что дешевле будет расколоться.
— И что, есть там шпага?
— Неа. Там самопал. Спиленный ствол от нагана, кустарный барабан на три патрона и механизм стрелятельный.
— Покажи. — попросил Яша.
Игорь вздохнул и отложил клюку.
— Не могу. Слова-то теперь все-любые знаю, смогу нужное подобрать. А где пружинка — забыл. Или сломалась она. Вроде куда надо жму, а не открывается.
Яша хлопнул друга по плечу и проговорил значительно: — Это символично, чувак.
Игорь посмотрел на друга и согласился.
— Да. А теперь должно пойти затемнение и в следующей сцене меня, раскаявшегося в предательстве и перешедшего на сторону правых, но ущемленных, убивают.
— Ни пса ты в символизме не смыслишь. В следующей сцене ты расстаешься с фамильным замком и смотришь в даль. А убиваешь себя сам, потому что утратил связь с прошлым, корнями и фундаментом личности.
— А еще, палка может символизировать член.
Цыкнув зубом, Яша предложил: — Пойдем, лучше я тебе миллион баксов покажу, раз тебя в кухонный фрейдизм бросило.
— И таз говна? — поинтересовался Игорь, но встал и пошел, потому как миллион долларов и вправду представлялся ему любопытным зрелищем.
Миллион висел на вешалке, рядом с куртками. Яша снял с крючка большущий бумажный пакет для подарков. Красный с картинкой — песик и его отражение в елочном шаре. Перевернул его и вывалил на пол кучу денег, в пачках перетянутых разноцветными резинками.
— Как-то много. В кино меньше бывает. А вот тара мне понравилась. Подходящая.
— Не угодишь на тебя. Двадцатками потому что и полтинниками, вот и много.
— Впечатляет конечно, — покивал головой Игорь, пока Яша складывал деньги обратно в пакет. — не думал, сказать по чести, что живой миллион увижу когда-нибудь. Из какой-то это было другой жизни. Стрелки, миллионы… Как, кстати, на стрелку-то съездил?
— Нормально. Мы ж не конфликтовать забивались, а торговать. Приехали вполне приличные люди на Пассате. Посмотрели камень. Сказали, сколько они таких хотят за имеющиеся деньги. Я вернулся в машину и сделал сколько просили. Разъехались. Никакого нуара или бандитского кича, сплошные гипсовые слоники.
— Ясно. А к своим ты съездить успел?
— Ага.
— И как они?
— Нормально. К маминой сестре поехали пока, в Рехавот. Им чего они там что ни год гостят. Вроде и не напряглись особо. Сказали, архитектор с биохимиком везде пригодятся. Я б с ними слетал, но осел же, заранее ветпаспортом для Тинки-Винки не озаботился, а на вас ее бросать…
— Деньги отдал?
— Карточку. Им на первое время хватит, пока Арсен не утрясет с перекачкой денег. Да и тетя Зисла им пропасть не даст. Хваткая тетя, чего уж там. Ладно, пошли к людям, там твой дед такое откаблучивает, хоть билеты продавай.
***
Срок, на глазок отмеренный Рофтовым, как время в течении которого органы будут телиться прежде чем перейти к беспощадным действиям, истек. А вывезти всех, кого собирались, не успели. Оставалось сплавить на Кубу последнюю партию: тех родных и друзей сестер, что привез в "сквот" Игорь, родителей и сестру Димы, бабушку с дедушкой (родители улетели накануне) Саши.
Дима о разговоре со своей родней рассказывал с ужасом и подвыванием. Там было все. И "Димочка, во что ты ввязался? Давай мы позвоним дяде Славе, он работал в милиции, у него есть связи он тебя отмажет." и "А как же наши знакомые, наши соседи? Ведь если нас станут искать, то у них могут быть неприятности.". Первых седых волос стоило Диме сподобить родню эвакуироваться, но он сдюжил.
К аэропорту подъезжали порознь, но все время пребывая на связи, спасибо Арсену, не забывшему среди множества дел, прикупить кучу телефонных сим-карточек разных сотовых операторов. Встретились на регистрации перед вылетом. Арсен, Яша и Игорь, сколько могли, оставались вне группы, бродили поодаль, высматривали подозрительно глазеющих. Обошлось. Никто в штатском не подошел к стойке регистрации или пульту диспетчера, не наклонился с серьезным видом, не сказал несколько веских слов, вслед за которыми, захлопнулись бы двери терминала или развернулся прямо на полосе самолет. Всем отбывающим, поставили штамп об отлете, пропустили в рукав и рассказали, сколько продлится полет. Оставшиеся, дождались, когда самолет взлетит и помахали ему ручкой.
— Надо нам было тоже лететь, — сказал Яша.
— Увы, мне надо еще немножко с деньгами разобраться. — покачав головой ответил Арсен.
— Во-во. — поддержал его Игорь. — И не одному ж ему тут торчать, кто-то прикрыть должен если что. И вообще, почему я должен? Хочу и буду тут сидеть.
— А ты что, хочешь? — удивился Яша.
— Нет, но из принципа. Они думают, им все можно! Ага, как бы не так, это мне все можно, я так скажу.