Хефген знает, что «театр всегда будет интересовать людей, что бы ни случилось с Германией», и на это делает ставку. Его занимает только личный успех, политикой он интересуется лишь постольку, поскольку она может содействовать или препятствовать этому успеху. В глубине же души он глубоко равнодушен к политическим интересам своего времени, и это равнодушие неизбежно приводит его к нравственному отупению и душевной выхолощенности.
Но с пустым сердцем нельзя создавать искусство. Хефген еще мог иметь успех у низкопробной публики рейха в роли Мефистофеля, и то благодаря тому, что измельчил образ этого «странного сына хаоса», превратив его из князя тьмы в мелкого беса – такого же «плута», мелкотравчатого и зловредного, каким были сидевшие в зале приспешники фюрера. Но в роли Гамлета он терпит фиаско. И это далеко не случайно. Гамлет выступает в романе символом традиционного, веками складывавшегося гуманизма, рожденного размышлением, приобретенного ценой великих интеллектуальных усилий и больших нравственных страданий, душевной борьбы, то есть всего того, что напрочь отвергали смахивавшие на солдафонов служители профашистской псевдокультуры. Падение Хефгена-человека обернулось крахом Хефгена-художника. За этим крахом провидится гибель всего режима, ибо Хефген «давно уже угадывал таинственную взаимосвязь между самим собой и той сомнительной развращенной сферой, которую представлял его могучий покровитель». Мелкий бес от искусства, сатирически сниженный Мефистофель, Хендрик Хефген сам становится олицетворением обреченного на бесславный конец фашистского режима, насквозь фальшивого и комедиантского.
Клаус Манн отдал все свои силы писателя и человека борьбе с фашизмом. Он полагал, что победить фашизм в войне – значит избавить человечество от всех бед и напастей. Действительность Западной Германии и Европы первых послевоенных лет опрокинула эти надежды. Увы, народы не слились в братских объятиях под звуки шиллеровского гимна «Обнимитесь, миллионы!», как наивно надеялся Клаус Манн. Он не нашел себе места в послевоенной Европе с ее новыми трудностями и новой борьбой и, находясь в Каннах, летом 1949 года покончил с собой. Но остались жить его книги. Живет и сражается «Мефистофель», ставший сейчас, когда голову поднимают неонацисты, вновь таким же злободневным, как тридцать лет назад.
Ю. Архипов