Рубриканты продолжили стрелять, вновь целясь в Луция, но кровавый обряд уже возымел эффект. Покрывающие неприятелей пятна крови вскипели и запузырились, как ранее под ладонью библиария. Еретики зашатались и задрожали, стреляя под странными углами из-за сбившегося прицела. Кровь прожигала пробоины в броне, открывая глазам лишь прах. Некоторые заковыляли по ступеням, вцепившись в нагрудники, а затем рухнули. Другие осели на алтарь, сотрясаясь так, будто их жалил рой насекомых. Они погибали тихо, без единого слова опускаясь на колени.
Наконец вышедший из-за разбитой колонны Антрос открыл огонь. Несколько рубрикантов даже смогли выстрелить в ответ, но оружие плавилось в их руках так же быстро, как и броня. Болтеры вспыхивали, отрывая руки. Выстрелы уходили в затененные своды. Луций спокойно шел к врагам, прицельными выстрелами в голову обрывая их муки.
Когда пал последний космодесантник, Антрос впервые ясно разглядел культиста у алтаря. Тот выглядел оборванцем, потрепанным жизнью и одетым в грязные обноски униформы гвардейцев. В руках он держал сломанное лазерное ружье, которым и махал перед собой.
Когда Луций шагнул к нему, не опуская пистолет, человек оглянулся, приветливо улыбаясь.
+Добро пожаловать в Новое Царствие,+ сказал Цадкиил.
Глава 30
На дороге лежала чья-то оторванная рука, за которой, как хвост, болталось запястье. Она семенила туда-сюда на пальцах, кружа, словно попавшее в ловушку насекомое.
Мефистон не знал, как долго наблюдал за ней, но времени прошло явно достаточно, чтобы он догадался, что последует дальше. Проползав несколько минут вдоль дороги, будто она что-то искала, кисть отрастила предплечье, а затем и другие части тела человека. В итоге появился мужчина лет тридцати, одетый в белую мантию, с коротко остриженными черными волосами и весьма непримечательным лицом. Впрочем, Мефистону было сложно различить его черты, ведь едва образовалась голова, как человек увидел, где он, завопил, вцепился в лицо и забегал кругами. Заметив Мефистона, он потянулся к нему дрожащими руками и застонал. Из глотки не вырвалось ни звука, но воин был чертовски уверен, что услышал: «Помоги мне!»
Но ничего другого тот сказать не успел, ведь все его тело начало сминаться, будто гармонь, съеживаясь и опадая, пока вновь не осталась лишь отчаянно мечущаяся кисть.
И так повторялось бесконечно с небольшими различиями. Временами мужчина успевал, шатаясь, подойти к Мефистону, и не раз ему удавалось беззвучно взмолиться, а иногда он оседал, так и не произнеся ни слова.
Было нечто завораживающее в наблюдении за тем, как кисть разрастается, вопит и вновь исчезает. Мефистон гадал: а что, если он существует лишь здесь, на этой пустынной дороге, наблюдая за рукой? Быть может, в этом и заключается его предназначение в жизни?
Темное, будто кровоподтек, небо пронизали молнии. Над головой мерцали пурпурные облака, но не было слышно раскатов грома. Да и вообще ни единого звука. Весь мир хранил такую тишину, что собственное дыхание казалось необычайно шумным и неприличным.
Дорога же, прямая и гладкая, вела к черной безликой стене, столь высокой, что Кровавый Ангел не видел ее вершины. Земля по обе стороны от нее волновалась сродни океану, но посмотревший прямо на стену понял бы, что видит миллионы драгоценных камней, сталкивающихся в бесконечной оргии разрушения. Они будто сошлись в битве без цели и конца, где большие камни крушили меньшие, а затем трескались сами.
Мефистон гадал, что же ему сделать с кистью. Оборвать ее мучения? Это ли значили вопли? Просил ли человек избавления? Мефистон поднял меч, размышляя, следует ли его зарубить. И тогда произошло нечто странное. Когда кисть в очередной, варп знает какой, раз отрастила человека, тот смог выдавить из горла различимое слово. Оно прозвучало приглушенно, будто сквозь толщу воды, но Мефистон все равно понял его.
— Тизка, — сказал человек, и в тот же миг вновь сложился в кисть, но слово вновь и вновь отдавалось в голове Мефистона.
— Тизка, — повторил он, глядя мимо кисти на далекую стену. И одно слово породило другое. — Цадкиил.
Слова прогремели в тишине. От произнесенного имени его рот наполнился желчью, а разум — воспоминаниями. Он пришел сюда не просто так. Мефистон представил хрупкого монаха с птичьим черепом вместо головы. Он должен найти его. Должен убить его.