Выбрать главу

Miu-miu: Не-а, вряд ли!..

Rikka: Идиоты!

В то время, как она напечатала

, стон на кухне повторился. Реальность происходящего, наконец, добралась до Иркиного сознания. И ей действительно стало жутко. В конце концов, второй этаж не десятый. Бабаня много раз предупреждала, что с улицы может забраться вор, а если не вор, то какой-нибудь подвыпивший кадр, которому взбрело в голову попить воды из-под крана.

И вот это случилось. Ирка поняла, что сидела у компьютера без света, а раз так, то воры могли подуть, что в квартире никого нет. На кухне давно было тихо, но Ирка каким-то истинным, природным ощущала, что это ложная тишина. Там, в темной, неосвещенной кухне, кто-то притаился. Кто-то вполне реальный. Она принялась звонить бабушке мобильному, но Бабаня не отвечала. Ее мастерская находилась в полуподвале с такими толстыми стенами, что мобильник принимал только, когда она случайно оказывалась у окна.

Решив, что самое разумное будет выбраться к соседям, Ирка стала быстро крутить колеса коляски, а монитор все вспыхивал, выплевывая новые строчки.

Anika-voin: Эй, ты чего? Взбесилась?

Miu-miu: Куда она делась?

Anika-voin: А если на нее, правда, напали? Вызовем милицию?

Miu-miu: Ага! Позвоним и скажем:

и смылась куда-то>. И представимся: Anika-voin и Miu-miu.

Anika-voin: Ты болван! (берет пулемет и стреляет).

Miu-miu: защищается сковородкой.

Anika-voin: Скороводку пули пробьют,

Miu-miu: Фигушки. Смотря какая сковородка.

Ирка торопливо перемещала рычаги, приводящие в движение колеса. Коляска ехала в полумраке коридора почти бесшумно, но Ирке чудилось, что ее выдают удары сердца – гулкие, хаотичные, точно внутри располагался обтянутый кожей бубен. Она угадывала уже входную дверь, которая была темнее стен. Открыть замок, затем засов, толкнуть дверь вперед – ни в коем случае не сильно, чтобы она не ударила о стену – и осторожно выехать. Вставить снаружи ключ, провернуть на один оборот – и тогда тот, кто в кухне, не сумеет последовать за ней. Она окажется в безопасности и доберется до соседей. Правда, самое страшное впереди: от кухни до двери ведет короткий коридорчик – шага в три-четыре, не больше. И дверь из кухни просматривается прекрасно. Одна надежда на мрак. Если глаза того, кто забрался на кухню с более светлой улицы, не привыкли к темноте, у нее есть шанс. Повторим еще раз: замок – засов – вытащить ключ – выехать – вставить снаружи ключ – закры…

Но прежде чем цепочка завершилась, мир дрогнул. Ладонь потеряла рычаг, натыкаясь повсюду лишь на резиновую упругость шины, а в следующий миг теплый линолеум ударил Ирку по щеке. Ирка лежала, недоуменно созерцая перевернувшийся мир. В голове гудело. Она слишком поздно сообразила, что зацепила край обувного шкафа, который обычно старательно объезжала. Темнота из друга стала врагом.

Понимая, что шумом безнадежно выдала себя, Ирка торопливо поползла и, как улитка раковину, потащила за собой коляску. Ее бесполезная предательская ступня – как же Ирка ее ненавидела в этот момент! – разумеется, угодила между спиц.

Покачнулась обувная полка, успевшая войти в заговор с коляской. Весело запрыгали убранные на лето зимние ботинки. Вещный мир разом обиделся и восстал на Ирку. Выглядело это трагикомично, на пересечении готики и обычного житейского фарса. На кухне вдруг вспыхнул свет. Он был мало похож на электрический. Голубоватый, настойчивый, гораздо более яркий, он рвался наружу и освещал коридор. У Ирки заболели и заслезились глаза. Мир запестрил полосками крашеных стен (Бабаня ненавидела обои), заморгал легкомысленными вазочками на деревянных полках:

«Ну вот! Теперь точно всё!» – подумала Ирка, понимая, что, лежа, да еще прикованная к коляске, никогда не дотянется до замка.

Приподнявшись на руках, она тревожно заглянула в освещенную кухню, ожидая увидеть приземистую мужскую фигуру с ломиком, фонарем и большим мешком. Так она почему-то представляла себе квартирных воров. Но действительность потрясала больше любой наивной фантазии.

У стола среди осколков посуды лежала белая волчица. Обращенный к Ирке бок зверя был в крови. Волчица смотрела на Ирку изучающе, без ярости. В глазах зверя застыла тоска.

– Привет! А… а… а я вот тут ползу! – зачем-то сказала Ирка.

Верхняя губа волчицы приподнялась, обнажив

длинные желтоватые клыки. Из раны продолжала течь кровь. Большими каплями она сбегала по намокшей шерсти.

– Тебе больно? Бедная, бедная моя! – проговорила Ирка, соображая, где волчица могла получить рану.

Порезалась, прыгая через стекло кухни? Но кухонное стекло выглядело целым. Откуда вообще мог взяться волк, да еще и альбинос, в городе, на втором этаже, при целом стекле?.. Но это все второстепенно. Многие вещи полезнее воспринимать как данность.

Жалея зверя, Ирка попыталась подползти к нему, подтягивая руками непослушное тело. О том, что испуганная, страдающая волчица может броситься, она не задумывалась. Слишком много ума было в печальных глазах зверя. Когда же, вскинув морду, волчица завыла, ее вой, негромкий, прерывистый, сразу оборвавшийся, походил на человеческую речь. Точно волчица хотела произнести нечто, но, не получив ответа, осознала тщетность своей затеи. Она попыталась встать, но не сумела. Задние лапы зверя так и не оторвались от пола, и она тяжело упала грудью на линолеум.

Так они долго лежали на полу. Две калеки – человек и зверь, в равной степени беспомощные. Разве что для Ирки беспомощность была привычна, волчица же, похоже, столкнулась с ней впервые. Ирка говорила какие-то одобряющие, отрывистые, не очень связные слова, а волчица то негромко рычала, то выжидательно смотрела на нее.