6
Да, такое разнообразное величие миров, возникающее в различных (функционирующих общественно) Разумах, представляется вполне возможным, и даже вполне правдоподобным. Человек был бы попросту одним из тысячи или миллиарда конечных результатов эволюционных неврально-генетических процессов, тех, которые могут наделять не самыми плохими развитыми сенсориумами.
Да: это возможно. Неужели Иные придумали себе иные формы материи? Нуклидные! Неужели «не верят» во внутризвездные циклы Бете? В эволюцию с ее естественным отбором? Тут следует осуществить так называемое distinguo [Разделять, различать (лат.)], очень деликатное и весьма осторожное. Неизбежно существуют области, в которых мы познавательно и эмпирично приближаемся к ПРАВДЕ, может быть, почти по асимптоте, а может быть, и нет. Правдоподобие истинностных функций (чтобы хоть раз выразиться здесь чуточку более когерентным и логико-семантически сильнее заостренным языком) по крайней мере… топорно (такое определение необходимо, поскольку знаем слишком мало) обусловлено квазифинальными эффектами миллиардолетней эволюционной деятельности. Наше (человеческое) невежество — это всемирный океан, а ДОСТОВЕРНОЕ знание — единичные островки в этом океане. Говоря еще осторожнее: по моему мнению, результаты познания (ТОЧНОЕ ЗНАНИЕ) расположены на какой-то кривой (вернее, на их пучке), и, вообще говоря, нельзя сказать (то есть это не является непреложной истиной), что эта кривая поднимается вверх словно гипербола или парабола, или хотя бы словно логистическая кривая Ферхюлста-Пирла (Verhulst-Pearl). Может быть, где-то есть места, в которых мы уже почти касаемся Настоящего Состояния Вещей, а может быть (и даже наверняка), есть и такие, где мы с асимптотического пути сошли. Чтобы показать на конкретном примере, о чем идет речь в последних словах: я читал очень интересно написанные книги Джона Д. Барроу (John D. Barrow) «Теория Всего», Стивена Вайнберга (Steven Weinberg) «Сон об окончательной теории» и многие другие, ТАКЖЕ написанные в последнее время и ТАКЖЕ в основном физиками, лауреатами Нобелевской премии. Несмотря на мнение этих ученых и несомненно превосходящего меня в отношении интеллектуальной мощи хора высказавшихся о Существовании Общей Теории Всего, GUT, или Grand Unified Theory, я склоняюсь к мнению космолога Х. Бонди (H. Bondy) о том, что Единой, Общей Теории Всего вообще не может быть, что это pointless and of NO scientific significance [Бессмысленно и НЕ ИМЕЕТ научного значения (англ.)]. Или уже собственными словами скажу, что этого вообще не может быть, ибо почему безусловный редукционизм должен породить ЕДИНУЮ теорию? Может быть, и породит, но лишь для того, чтобы в последующие сто-двести лет оказалось, что Иные создали комплект инконгруэнтных моделей или даже доказали, что для нашей вселенной GUT не может быть создана. Например, может оказаться, что те галактики, которые сейчас представляются гораздо старше (во много раз), чем вычисленный возраст нашего космоса, вторглись в него из какого-нибудь «соседнего» Космоса? Я хочу сказать, что то, что мы познаем (например, в физике и теоретической астрофизике), всегда является эффектом продвижения по пути различным образом связанных друг с другом физико-математических, а вместе с тем и экспериментально-теоретических предположений, которые или были доказаны (или не были отвергнуты опытным путем), или до настоящего времени еще остаются модными в наивысших областях точного знания (ибо и в нем также властвуют моды и так же, как в костюмологии, сменяют друг друга).
Человек — я резюмирую сказанное — является островком знания, частично выплывшим из океана неощущаемого чувствами невежества, а частично погруженным в эту беспредельность незнания. О том, есть ли у этого океана какое-либо дно и можно ли добраться до этого дна, ничего не известно. В настоящее время возникла и лавинообразно, как пожар в буше, расширяется мода на глобальную связь: я неплохо понимаю ее пользу и одновременно опасаюсь ее рикошетов, ее аварий и злоупотреблений, могущих быть губительными для людей и для планеты. Ничто пока не запрещает, например, того, чтобы эти Интернеты могли соединиться (после сцепления миллионов компьютеров с миллионами других) в «электроэнцефалон» — что-то вроде «планетарного мозга с компьютерами в роли нейронов», подверженного — из-за отсутствия собственных чувств — полной сенсорной депривации. Если это не science fiction, то может оказаться шагом к «включению Планеты в Космос», поскольку Планета-Мозг мыслила бы внутри сети, а человечество, что называется, осталось бы в дураках…
7
Говоря по правде, не хочется мне верить в эту последнюю картину. Я попросту хотел показать, какой скромной мне кажется познавательная мощь Человека в Космосе, какую узурпацию я наблюдаю в Anthropic Principle, сколь многим мы рискуем, предоставляя перерабатывающим информацию (data processing) машинам все наши знания. Впрочем, когда я читаю соответствующую специальную периодику, то вижу, что биржи, производители различного рода автомобилей или продуктов питания, одним словом, поклонники, и люди, находящиеся во власти Капитала, пользуются сетями… а все остальное, вместе со всем Космосом, не волнует их ни капельки. Слишком преждевременно мы короновались, вряд ли мы готовы принять Корону Творения: надо бы подождать хотя бы лет сто, чтобы убедиться в том, что мы действительно кое-что знаем, что мы способны исполнять surfing в кибернетическом пространстве (Cyberspace) от полюса до полюса и что сеть не разъест наши Рынки…
О том, что я написал выше, можно сказать по-другому. Человек приспособлен — своим наблюдательным сенсориумом — к экологической нише проживания, грубо говоря, в шкале, сравнимой с его телесностью (например, с ее размерами). Однако он способен своими идеями, концепциями, гипотезами, которые со временем «укрепляются» в «научную определенность», — выходить за пределы той ниши, в которой он сформирован в соответствии с потоком наследственности (геномом). При этом остается справедливым общее правило: чем больше или меньше оказывается шкала (Космос — атомы), тем менее определенной, менее однозначной, как бы более «гибкой» и «эластичной» оказывается теория. Никто (кроме солипсистов, но кто же их видел?) не сомневается в форме, твердости, сохранности камня. Такой уверенности мы не можем иметь по отношению к скоплению галактик или к множеству частиц (таких, как нейтрино). При этом особенно необычным представляется человеку то, что незыблемые правила его логики, поддерживающей верность его рассуждений, например, такие, как: A — это B (каузализм) или A ? A (тождественность вещи с самой собой), или закономерности конъюнкции или дизъюнкции, могут терять универсальную решающую силу в микромире, а в макромире приобретают некоторую познавательную неопределенность. Математика (например, Гедель (Godel)) проявляет свою иллюзорность. Гелл-Манн (Gell-Mann) при этом упорствует в том, что антиномия «электрон — волна — частица» — коллапс волны — принцип комплементарности (родом из копенгагенской школы) — все это вовсе не является непостижимыми для нашего разума загадками. Другие физики «верят в загадки», а последние эксперименты, кажется, показывают, что электрон может одновременно быть «и здесь, и где-то в другом месте». Одним словом, вместе с выходом за границы нашего сенсориума нарушается и «здравый рассудок»; то, что не «умещается в голове», оказывается фактом в опытах. Например, известно, что такое период полураспада самораспадающихся (радиоактивных изотопов) атомов, и известно, что ничего не известно в этой области, кроме исключительно статистической информации: о множестве атомов мы будем знать, что через определенное время их определенное количество подвергнется распаду и что для данного «типа атомов» это количество (и время) остается постоянной величиной, но мы знаем, что невозможно обнаружить никакие причины, вызывающие распад вот этого атома, тогда как с другим ничего не происходит. Одним словом, с «очевидностями» за пределами нашей экологической ниши мы должны расстаться: математика позволяет заходить дальше, но интерпретация результатов математизированной физики может быть нетождественной и, что еще хуже, их «переводы» на обычный язык, которым мы пользуемся внутри нашей ниши, могут существенно противоречить друг другу. Наше бытие находится между макро— и микромиром, и ничего нельзя поделать с тем, что знанием (даже точным, о том, что уран критической массы обязательно взорвется) мы уходим дальше, нежели ПОНИМАНИЕМ в стиле «здравого рассудка». Можно (как специалисты — эксперты науки) привыкнуть к такому состоянию вещей и даже считать, что «понимаешь» так же хорошо, как и «знаешь», но это лишь вопрос тренировки, формирующей навыки, склонности и last but not least [Последнее по счету, но не по важности (англ.)] «привычность» предмета: впрочем, мы всегда ненадежны, и так — то есть с неустранимой познавательной неопределенностью — и следует жить. Другое дело в том, что все это — заботы незначительного меньшинства людей, а одновременно такие заботы служат питательной средой для умственных работ других людей — от математики через физику галактик до герменевтики, но таких тоже немного. А этих демонов «точности» окружает туман предрассудков, верований, догадок, который с течением времени каменеет и который люди — толпа, общество — превращает в аксиомы, непреложные истины.