— Что же мы теперь будем делать?
— Следовало бы, пожалуй, сказать Джо Канарелли, что она вернулась.
— Нет, лучше не нужно.
— Он, по крайней мере, последил бы за ней.
— Нет, оставьте ее в покое… А может быть, Джо помог бы старухе опять открыть лавку сиропов… и чтобы все об этом узнали?
Мирберг медленно покачал головой:
— Не-ет… хороший политик, однажды солгав, никогда не восстанавливает истины и не заглаживает причиненного зла. Он, наоборот, должен как можно скорей забывать о своих жертвах, а другие забудут и подавно. Нет, единственно, что нам остается, это притаиться и изготовить для машин с мегафоном несколько сентенций о том, что это вы первый вырвали семью Эстовиа из хищных когтей кровопийц-рэкетиров. Люди этому поверят, так что вам незачем волноваться и ломать себе голову.
41
Никто, собственно, не знал, как проходят выборы. С самого раннего утра машины с мегафонами объезжали жилые районы, районы театров, районы магазинов, районы банков и прочих финансовых учреждений и ревели во всю мочь о государственной измене магната, владеющего заводами военного снаряжения, и о политической нечистоплотности сенатора Лори, ставленника Литтенхэма.
Обращал ли внимание на эти обвинения кто-нибудь из жителей Мегаполиса, из миллионов людей, занятых собой и своими делами, верил ли в эти обвинения или хотя бы слушал их, — никто не мог этого знать до вечера, пока не будут вскрыты урны и подсчитаны голоса. По всей вероятности, не более трети жителей вообще знало, что сегодня день выборов.
А между тем это были необыкновенно бурные выборы. Невзрачные, крысиного вида, неприятные юнцы и дюжие боксеры окружали избирательные пункты и наблюдали за избирателями, не давая им регистрироваться вторично. Если какой-нибудь пожарный или служащий муниципалитета, проголосовав однажды, снова возвращался к урнам спустя приличный промежуток времени, эти крысиного вида человечки толкали его в живот дулами револьверов, спрятанных в кармане пальто, и предлагали смыться, пока не поздно.
Один из вторично явившихся, которому угрожали таким образом, запротестовал:
— Да ну тебя, Майки, мне ведь за это заплатили!
Но гангстер продолжал оттеснять его своим автоматическим револьвером, и парень отбросил мысль оказать политическую услугу Крауземану, от которого получил деньги.
Бой был жаркий.
Днем «Трибуна» вышла с кричащими заголовками, извещавшими о том, что выборами руководят гангстеры и итти к урнам опасно; что это самые позорные и жульнические выборы, какие когда-либо навязывались населению Мегаполиса. Это значило, другими словами, что выборы, по мнению «Трибуны», проходили не так, как того хотели ее хозяева.
Достопочтенный Генри Ли Каридиус проголосовал за самого себя, а затем в сильном волнении направился в «Лекшер-билдинг». Что происходит в громадном городе — было ему неизвестно.
В «Лекшер-билдинг» Каридиус узнал, что Мирберг договорился относительно еще одного, последнего, выступления. Митинг должен был состояться под открытым небом на перекрестке Четвертой улицы и Линн-авеню. Оттуда было недалеко до избирательного пункта, — место было выбрано с таким расчетом, что кто-нибудь из избирателей тут же пойдет и проголосует, пока речь Каридиуса еще будет свежа в памяти.
Каридиус спросил своего импрессарио, выплыл ли где-нибудь скандал с семейством Эстовиа. Мирберг показал на целую гору газет, сложенных у него на столе.
— Не вижу никаких упоминаний о нем в утренних газетах. Что скажут вечерние, не знаю. Надо быть готовыми к тому, чтобы отрицать решительно все. Теперь поезжайте на угол Четвертой и Линн-авеню и преподнесите им вашу всегдашнюю болтовню, если не разразится что-нибудь новое и тогда вам придется отвечать.
Каридиус быстро спустился и подозвал такси. Шофер повез его по запруженным народом улицам, через итальянский квартал, через гетто, через армянский квартал, китайский городок, шведский сеттльмент, и подвез к парку на углу Четвертой улицы и Линн-авеню.
Там Каридиус застал духовой оркестр, который Мирберг выслал вперед, чтобы собрать аудиторию. Дирижер, он же исполнитель партии трубы, широколицый румяный мужчина, спросил Каридиуса, понадобится ли ему музыка после его выступления. Сначала Каридиус ответил отрицательно, но затем сообразил, что если оркестр уйдет, то большая часть публики тут же разбредется, и попросил музыкантов остаться.