— Но ведь это покушение на права отдельных штатов.
— А что же делать, если штаты не осуществляют своих прав! — крикнул Каридиус.
— Ладно, ладно… Может быть, временно лозунг автономии штатов и выйдет из моды, но он вернется. Защищайте его сейчас, и тогда вы будете впереди всех, когда он снова станет популярным.
— Я этого сделать не могу. Меня ведь уже обвиняют в соучастии. Половина газет кричит об этом «якобы»…
— Стойте, погодите минутку. — Адвокат задумался. — Вы впервые узнали о трагедии в редакции «Новостей»?
— Да.
— Кто вам сказал?
— Один из редакторов.
— Это хорошо… очень хорошо. Едем в редакцию «Новостей».
— Зачем?
— Нам нужно, чтобы в этом деле «Новости» были на нашей стороне. Им известно, что вы не виноваты. Зная это, они могут защищать вашу платформу: суверенные права каждого штата. Видите ли, если мы не перетянем каких-нибудь газет на вашу сторону, Конгресс будет вынужден возбудить дело против вас. Если есть какая-нибудь возможность остановить эту травлю…
Когда они подъехали к зданию редакции, Каридиус прежде всего разыскал Смита, негра-швейцара, и попросил проводить его к тому редактору, с которым он беседовал в свое первое посещение. Смит повел посетителей в кабинет мистера Гендерсона.
Редактор окинул вошедших внимательным, но бесстрастным взглядом и пригласил их сесть.
— Мы пришли к вам, мистер Гендерсон, — объяснил Мирберг, — потому что, насколько мне известно, вы — единственный человек, имеющий возможность восстановить справедливость в отношении мистера Каридиуса, который подвергается незаслуженным нападкам.
— Каким образом? — спросил редактор тоном, в котором нельзя было прочесть ни поощрения, ни отказа.
— Вы первый сообщили мистеру Каридиусу о похищении, не правда ли?
— Разве?
Каридиус был поражен:
— Неужели мои слова, все мое поведение не убедили вас в этом?
— Вы показались мне взволнованным, даже близким к обмороку, — согласился редактор.
— Но раз это так потрясло его, вы можете сделать вывод, что он именно от вас узнал о несчастье? — спросил Мирберг.
— Я знаю, что это было потрясением для мистера Каридиуса, — согласился редактор, обходя молчанием момент неожиданности.
— Мистер Гендерсон, — заговорил Мирберг официальным тоном, — вы можете опровергнуть клеветнические обвинения мистера Каридиуса в том, что он имел отношение к похищению и убийству своего секретаря. Это будет только простой справедливостью, если вы удостоверите невинность человека, о которой вы частным образом осведомлены.
Мистер Гендерсон с минуту подумал:
— Моя осведомленность, как частного человека, никак не влияет на тон газетных заметок и политику редакции.
— Понимаю.
— В случае если будут попытки помешать мистеру Каридиусу занять место в Сенате, моя частная осведомленность будет к услугам мистера Каридиуса… в следственной комиссии…
— Так, — Мирберг поджал губы. — Есть еще один вопрос, которого я хотел бы коснуться. Вы читали, конечно, что все газеты с разных концов страны требуют, чтобы за похищения судил федеральный суд.
— Я читал. А правильно это? — ответил мистер Гендерсон вопросом.
— Вы разве не находите, что всякое умаление суверенитета штатов противоречит духу американской федерации?
Легкая улыбка промелькнула на бесстрастном лице мистера Гендерсона.
— Мистер Мирберг, вы, кажется, адвокат Канарелли?
— Да.
— Не потому ли вы так горячо защищаете суверенные права штатов?
— Для нас, адвокатов, каждый судебный процесс — это попытка приноровить действующий закон к данному случаю. Но пресса, мистер Гендерсон, пресса — независимый моральный фактор, не обязанный отстаивать ничьи интересы.
Мистер Гендерсон отрицательно повел пальцем.
— «Пресса — независимый моральный фактор, не обязанный отстаивать ничьи интересы»… — повторил он и чуть не расхохотался.
44
Буря газетной шумихи, прокатившаяся по Соединенным Штатам, постепенно затихла, переходя в глухой ропот сплетен и выпадов против вновь избранного сенатора.
Каждый день достопочтенный Генри Ли Каридиус приходил к газетному киоску на окраине и с проблеском надежды отмечал, как спадает вызванная им волна возмущения.
В первый момент катастрофы даже неунывающий Мирберг смутился и призадумался, но постепенно к нему вернулся его трезвый оптимистический подход к событиям.