Те Кахуранги ощутил, как непоколебимое самомнение Гурона дало первую трещину – за всю свою жизнь он не сталкивался с таким противником и с такой свирепой кровожадностью. Полагая себя самым искусным и непобедимым Астартес, он преисполнился в своей гордыни. Ныне он встретил того, кто во всем его превосходил. Его превосходству и беззаконию вот-вот будет положен предел.
И все же Гурон оказался превосходным воином. Парируя и смещаясь, он рассек Тиберосу набедренный щиток и локтевой сгиб левой руки. На плиты пола пролилась кровь, но Те Кахуранги не сомневался, что сможет полностью вылечить магистра.
Развить успех Тирану не позволили. С каждой новой секундой он все сильнее начинал отставать от навязанного Тиберосом темпа. «Голод» и «Утоление» пришли из древней эпохи, здесь не нашлось силы, способной их остановить.
Сначала Гурон лишился кисти левой руки и значительной части автопушки, которую отрубил Алый Поток. Затем «Голод» размашистым ударом прорубил нагрудник и пустил кровь.
Алый Поток зацепил сепаратиста крюками на кинжально острых когтях «Утоления», подтянул его практически вплотную и ударил головой, шлемом в шлем.
От удара Гурон припал на колено и выставил перчатку в защитную позицию. Тиберос отбил ее в сторону и вонзил «Утоление» в грудь предателя. Сервоприводы доспеха протестующе заскрипели, когда он поднял врага и сделав несколько шагов, все еще держа его на весу, впечатал в стену.
– Нет! – успел сказать Гурон. Его аура едва не взорвалась невероятным удивлением. Даже сейчас, в последнею секунду жизни, он так и не понял, что для него все закончилось. Тиберос не даст ему второго шанса, хотя на самом деле, он ему и первого не дал.
– Да! – проскрежетал одно единственное за бой слово Алый Поток. Продолжая держать Тирана прибитым к стене, он принялся полосовать его свободной рукой, пока не выпотрошил, словно рыбу. Он прорубил терминаторский доспех от шеи до паха и заставил в потоке крови вывалиться наружу кости, органы и кишки предателя.
Тот еще дергался, булькал кровью и отказывался умирать. Последним ударом Тиберос пробил ему кадык и дернул перчатку вниз, распарывая трахею, ключицы и добираясь до верхушек легких. Лишь тогда Гурон затих и обмяк окончательно.
Усиленные сервомышцы на груди и плечах доспехов протестующе заскрипели, когда магистр поднял тело предателя над головой, продолжая удерживать его с помощью когтей.
Медленно и неторопливо Тиберос двинулся обратно, по тому самому пути, по которому они сюда пришли. Труп Гурона над головой заливал Алого Потока Кровью, но он словно ничего не чувствовал.
Лестница, коридор, новый подъем. Бои во дворце продолжались, слышалась стрельба и отрывистые команды, но те, кто видел шествующего со своим жутким трофеем магистра, останавливались и замирали.
Тиберос шел, за ним держался Те Кахуранги, а количество примыкающих к ним воинов становилось все больше с каждым пройденным метром.
Магистр поднялся на первый этаж, миновал атриум и вышел на наружную площадку, где начинались ступени. В псайкерском зрении далеко за облаками угадывались массивные силуэту крейсеров. Ветер гнал жирный черный дым. Земля содрогалась, как при землетрясении.
На площади находилось несколько сотен человек из Астартес и простых воинов. Люди оттаскивали раненых, принимали подкрепление, определялись с новыми целями и осуществляли перегруппировку. Все они, один за другим останавливались и оборачивались к выбитым дверям, на фоне которых застыла исполинская фигура Алого Потока.
А он, еще выше подняв тело Гурона, напрягся и кинул его вниз. Тело некогда великого воителя и властителя сотен планет с грохотом рухнуло на ступени и прокатилось несколько метров, прежде чем остановиться.
И тогда все те, кто находился на площади, принялись стучать себя кулаками по броне и стрелять в воздух.
* * *
Кочевой флот задержался в системе Бадаба. Вместе с Тиберосом, Те Кахуранги и Атеа я стал свидетелем суда над мятежниками. Магистр Богомолов Хойсан Неотера трое суток стоял неподвижно под пристальным взором судей, набранных из магистров, первых библиариев, верховных капелланов и капитанов орденов Астартес, Инквизиторов, членов Экклезиархии, флотских и армейских командиров.
Гордость и уважение к собственному ордену не позволили Неотере умолять или пресмыкаться. Он лишь твердил, что «я не прощу пощады». Деяния Богомолов были и так всем известны, их вина не нуждалась в доказательстве, так что магистр избрал верную позицию, обрекая себя на гибель, как и Ахазра Редф раньше, но спасая орден. Вердикт был суров.