Дик замолчал и посмотрел на Мэгги. Она стояла, по-прежнему резко выпрямившись, и смотрела куда-то вдаль, поверх его головы, и что выражал этот грустный взгляд, понять было невозможно.
Ему вдруг стало все безразлично. Он столько искал ее и наконец-то нашел. Но это ничего не изменило: ни искупить прошлое, ни зачеркнуть его они по-видимому не смогли. «Мэгги, любимая моя, прости меня», — молили его глаза, и он решился на последний шаг.
— Я люблю тебя, — твердо произнес он. — Я хочу, чтобы мы снова были вместе. Если ты не считаешь, что это уже слишком поздно.
Он смотрел на нее. Мэгги отбросила с лица прядь рыжих с проседью волос, устремила на него свой прямой открытый взгляд и улыбнулась.
— Нет, не поздно.
Несколько мгновений он смотрел на нее с необыкновенной нежностью, а затем протянул руки, и Мэгги бросилась к нему, к его губам, таким твердым и требовательным, когда они коснулись ее губ. Руки ее обвились вокруг его шеи. Она не могла оторваться от него, ей казалось, что она вернулась к источнику своей жизни.
— Какая ты красивая, Мэг, — голос его прозвучал очень нежно. Он был по-настоящему восхищен, и смятение ее прошло. Он еще сильнее прижал ее к себе. Его губы на ее губах, он целовал ее все глубже, все требовательнее. Мэгги обнимала его с силой, поражавшей ее. Невозможно, немыслимо! Он рядом, она обнимает его… Они снова вместе, можно целовать его без конца, касаться губами его глаз, лба, губ. И он хочет ее, теперь она уверена в этом, ему не все равно.
— Боже, Дик! — выдохнула она. — Все это время я не могла заставить себя думать, что ты навсегда ушел из моей жизни.
— Я ошибался, моя любимая. Теперь никто никогда не будет значить для меня больше, чем ты, Мэгги! Я люблю тебя!
— Любишь? Дик, это правда? — она стиснула его еще сильнее. Он нежно поцеловал ее. Посмотрев ему в глаза, она поняла, что сейчас он действительно сказал правду. И она вновь подумала, что никогда не была так счастлива, как в этот самый счастливый миг ее жизни. Мысль о том, что она нужна ему, дорога для него, сама по себе была для нее наслаждением, а кроме того, для нее было счастьем чувствовать, что она не сама по себе, а принадлежит мужчине, которого любит, и нужна ему.
— Мэгги, послушай меня. То, что я чувствую к тебе… Это очень серьезно. Я хочу, чтобы ты знала это. Я хочу дать тебе все, на что я способен. Я…
— Этого достаточно! Мне нужно только одно, Дик, — твоя любовь. Я всегда любила только тебя. Просто так все быстро произошло с Джозефом. Меня захватил этот водоворот, а ты… ты бросил меня…
— Мэгги, — голос его был хриплым и одновременно нежным. — Я очень хочу, чтобы ты была со мной, но решение ты должна принять сама. Я хочу, чтобы ты знала: что бы ни случилось, я пойму.
Мэгги коснулась пальцами его лица.
— Я люблю тебя, Дик.
— Встретимся в аэропорту через два часа. Вот твой билет до Нью-Йорка. Я хочу, чтобы ты была со мной, мы начнем все заново. Я люблю тебя, Мэгги. Но я хочу, чтобы ты подумала. Я не хочу рисковать.
Он медленно отстранился от нее.
— Подумай еще раз, — твердо сказал он. — У тебя есть время. Я буду ждать тебя в семь часов вечера в аэропорту.
64
Открыв шкаф, Мэгги начала торопливо одеваться. На голову она повязала платок. Затем она открыла входную дверь и на цыпочках выбралась на улицу.
«Господи, только бы меня никто не заметил», — охваченная радостным ожиданием, она чувствовала себя девочкой, впервые оказавшейся далеко от дома, но все вокруг прекрасно, и вот-вот произойдет что-то чудесное. Она ухватилась за дверную ручку и решительно захлопнула дверь.
Заурчал и завелся мотор машины. Послышался тихий хруст утрамбованного под шинами гравия дорожки.
«Эй, люди! — хотелось крикнуть ей. — Я хочу сообщить вам, что я очень счастлива! Я еду к самому замечательному человеку на свете, и он принадлежит мне!»
Мэгги гнала машину, а перед глазами стояли события этого дня, она вспоминала каждое сказанное им слово, выражение его лица. Он сказал: «Все будет!» Будет ли? Сможет ли она содрогаться, трепетать и застывать в экстазе, как прежде? Она будет обнимать его, приносить ему радость и знать, что такое любовь, что самый дорогой в мире человек хочет, чтобы она была с ним… Ей нужен Дик. Она последует за ним хоть на край света! Пока Дик жив, она будет с ним каждую минуту, каждую секунду — сколько ей дано.
Она открыла дорожную сумку и с улыбкой посмотрела на билет до Нью-Йорка. В этот момент с машиной что-то случилось и ее занесло. Мэгги попыталась выровнять ее, но положение все больше осложнялось. Последнее, что она почувствовала, — это сильный глухой удар и падение куда-то вниз в пропасть…
Было без пяти минут семь. Дождь лил как из ведра. Дик стоял рядом с трапом и глядел вслед воспаленными от ветра и бессонницы глазами.
«Не стой как чурбан, — говорил он себе. — Она не приедет. Она не простила мне прошлого, и у меня нет права обвинять ее. Ты виноват сам, ты предал ее и теперь получаешь то, чего ты достоин. Так что лучше сощурься, как в кресле зубного врача, пока не пройдут эти нестерпимые пять минут».
Трап самолета убрали. Дик обернулся и посмотрел назад. Никого не было. Он зашел в салон, и стюардесса наглухо закрыла за ним дверь.
«Прощай, Мэгги, — подумал он. — Будь счастлива!»
Но ее нежный голос все еще звучал в его ушах: «Дело в том, что я люблю тебя, Дик!» Ведь он тоже любит ее, к чему себя обманывать. Но раз она решила остаться здесь, значит так тому и быть.
И еще долго после того, как самолет начал разгон, он смотрел в окно и ждал невесть чего — никому неизвестный пассажир, на незнакомом аэровокзале, в этой чужой дождливой стране.
65
Большая шлюпка отделилась от стоявшего неподалеку от берега торгового корабля и стала неспешно приближаться к берегу.
Кроме двух гребцов в ней находились еще трое: двое мужчин — один постарше, другой моложе — и женщина с ярко-рыжими волосами. Это были Лион Хартгейм, Луиджи Скальфаро и Джастина.
Алжир встретил их багрово-красным солнцем на безоблачном горизонте и раскаленным воздухом.
Шлюпка остановилась рядом с абсолютно пустым причалом, и путешественники вышли на берег. Гребцы вынесли из шлюпки несколько больших чемоданов и, оставив их рядом с неподвижно стоящими путешественниками, вернулись на корабль.
Пламенные лучи солнца жгли растрескавшийся асфальт, на котором одиноко стоял проржавевший портовый кран, отбрасывающий большую тень на пирс. После того, как французы эвакуировались из Алжира, жизнь в этой бывшей колонии, казалось, замерла.
— Да, похоже, мы добрались… — сказал Луиджи, отряхивая свой ослепительно белый костюм. — И похоже, что мы первые туристы, кто приехал сюда после окончания войны за освобождение. Правда прошло уже семь лет, но здесь, кажется, до сих пор не пришли в себя.
— Интересно, куда подевались все люди? — с любопытством спросила Джастина, надевая на голову широкополую соломенную шляпу. — Кстати, Луиджи, мы не туристы, а путешественники.
— А какая разница?
— Туристы, как только приезжают куда-нибудь, сразу же начинают думать о возвращении домой, — объяснил Лион. — А путешественники вполне могут и не вернуться…
Луиджи услышал в этих словах какой-то угрожающий подтекст и призадумался:
— Нет. В таком случае мне хотелось бы считать себя туристом. Я предпочел бы все-таки вернуться домой.
— Что ж, посмотрим…
Лион тем временем направился к громаде портового крана, за которым, как он заметил, прятались мальчишки.
— Ялла, ялла… — позвал он. — Ману, ману… Ажи.
Из-за крана выбралось полтора десятка грязных и оборванных мальчишек, которым Лион указал на чемоданы. Дети с готовностью схватили их и потащили через опустевший пирс.
Путешественники остановились в самой большой гостинице города Аннаба, куда они прибыли.
Прежде чем поселиться в гостинице, они должны были зарегистрироваться, как иностранцы, у полицейского, сидевшего за соседней стойкой.
Посмотрев паспорта всех троих, тучный, потный араб в полицейском мундире спросил на довольно сносном французском: