— Мсье Хартгейм, а кто вы по профессии?
Лион, который за последние несколько месяцев сильно похудел и осунулся, ответил ему вопросом на вопрос:
— А разве это имеет какое-то значение?
— Извините, мсье, у нас такой порядок. Иностранцы, прибывающие в нашу страну, должны сообщить о своем роде занятий.
— Ну что ж… Я — отставной политик.
— А мадам Хартгейм?
— Я — писательница, — торопливо ответила она.
— А мсье Скальфаро?
— Бизнесмен.
— Как долго вы собираетесь пробыть в Алжире?
Лион замялся.
— Мсье Скальфаро, наверное, останется здесь на несколько недель. А мы с женой намерены пробыть в вашей стране дольше, может быть несколько месяцев.
Полицейский с изумлением взглянул на Лиона.
— Несколько месяцев? Здесь?
Джастина и Лион переглянулись между собой и подтвердили:
— Да, именно здесь.
Полицейский забормотал что-то по-арабски, но больше ничего не сказал и, поставив штампы в паспортах путешественников, положил их на стойку.
Закончив формальности с заселением в гостиницу, все трое спустились после этого вниз, в небольшой ресторан. Здесь было совсем немноголюдно. Очевидно, ресторан предназначался только для проживающих в гостинице иностранцев.
Джастина с любопытством рассматривала сидевшую здесь публику: пожилого сухощавого англичанина, медленно попивающего крепкий чай, семейную пару с детьми, неизвестно каким образом оказавшуюся здесь, и еще несколько неопределенного вида и возраста мужчин: скорее всего это были французы, которых по возвращении на родину не ожидало ничего хорошего.
Единственный официант с чисто арабской медлительностью расхаживал по залу.
Путешественники заказали кофе, и Лион развернул на столе большую карту Алжира.
— Ну что ж, мы можем поехать на юг поездом, — сказал он, водя пальцем по карте. — Но некоторые здесь пользуются автобусом.
Луиджи улыбнулся:
— Мы с Джастиной готовы следовать твоим планам.
Лион приподнял взгляд от карты и, холодно сверкнув глазами, произнес:
— У меня нет никаких планов.
Все то время, которое они провели на корабле по дороге в Алжир, Луиджи ощущал неприязненные чувства, исходившие от Лиона.
Да, он сильно изменился. После краха своей карьеры он готов был обвинять в этом кого угодно, но только не себя. Казалось бы, возраст и опыт, жизненная мудрость и терпимость должны были помочь ему преодолеть неизбежный в таких случаях душевный кризис.
Однако Джастина горестно отмечала, что Лион обозлился чуть ли не на весь свет и замкнулся в себе.
Правда, Джастина надеялась, что путешествие в Африку развеет мрачные воспоминания и поможет Лиону вновь обрести веру в себя. Сейчас ему нужен был покой, которого в Европе найти было нельзя.
Сам Лион думал о том, что в жизни наступает время, когда она неизбежно начинает замедлять свой ход. Чем старше становишься, тем сильнее понимаешь, что время жизни течет уже совсем не так. Ты чувствуешь, что может произойти все что угодно.
— Прошлой ночью я видел очень странный сон, — неожиданно произнес он, отодвигая от себя карту. — Я только сейчас о нем вспомнил.
— Лион, пожалуйста, не надо, — сказала Джастина. — У всех бывают дурные сны.
Ей было неудобно перед Луиджи за то, что Лион ведет себя подобным образом. Но тот не последовал ее совету.
— Я знаю, что это скучно. Но мне все-таки хотелось бы рассказать о нем Луиджи. Это действительно был очень странный сон. Мне снилось, будто я путешествую на поезде. Вдруг я понял, что поезд попадет в катастрофу или упадет с обрыва в море. Не знаю почему, но этот поезд должен был разбиться. А потом мне показалось, что поезд может не разбиться, если я закричу. И я закричал. Но было слишком поздно. А я по-прежнему кричал и кричал. Тогда я стал закрывать себе рот руками, но ничего не мог с собой поделать. Вот если бы был пластырь — тогда другое дело. Я весь дрожал, как будто я умирал и это была игра со смертью.
Джастина, которая ненавидела ездить на поездах, разнервничалась и вскочила из-за стола.
— Ну, зачем ты рассказываешь этот отвратительный сон? — едва сдерживая слезы, воскликнула она. — Это никому не интересно!
Вытирая платком проступившие в уголках глаз слезы, она быстро вышла из зала.
— Что случилось? — обеспокоенно спросил Луиджи. — Почему она плачет?
Лион махнул рукой.
— Оставь ее в покое, она успокоится и вернется. У всех нас бывают неудачные сны. Она сейчас начала работу над книгой, и ее, наверное, терзают творческие муки. Она вообще подозревает, что у многих вокруг есть какое-то собственное представление о жизни, о котором сама она не знает. Ей очень хочется все это постичь, но пока ничего не получается.
Словно в подтверждение его слов, Джастина спустя полминуты снова появилась в зале. Она выглядела вполне бодрой и веселой.
— Ну, ладно! — весело воскликнула Джастина, останавливаясь перед столиком, за которым сидели Луиджи и Лион. — Вы мне оба надоели со своими скучными разговорами. Если кто-нибудь из вас хочет присоединиться ко мне, то мы могли бы совершить прогулку по этому таинственному тихому городу.
Лион улыбнулся:
— Я так и знал, что ты хочешь прогуляться…
В этот момент в зал вошел невысокий небритый толстяк неопределенного возраста в неопрятной, засаленной рубашке, измятой грязной шляпе, с потными дрожащими ладонями, которыми он ежесекундно вытирал такой же потный лоб.
Увидев в ресторане новых людей, он тут же направился к ним и заискивающим голосом сказал:
— Извините, господа. Вы не могли бы уделить мне минутку своего внимания? Вы, наверное, американцы? Да?
Лион настороженно посмотрел на незнакомца.
— Не совсем так. Мы из Европы.
Толстяк, чье небритое, опухшее от жары и очевидного злоупотребления спиртным лицо производило отталкивающее впечатление, невпопад хихикнул и продолжил:
— Я — американец, господа. А вы, наверное, остановились здесь, в «Гранд Отеле»? Вы сейчас живете здесь?
— Да, — ответил Лион.
— Я — Эрик Моррис. Я хотел бы попросить у вас немного мелочи, чтобы выпить шерри.
Лион сунул руку в карман брюк.
— Да, конечно.
Лицо американца озарила такая счастливая улыбка, словно он голодал несколько дней. Взяв дрожащей рукой протянутую ему мелочь, он стал рассыпаться в благодарностях:
— Спасибо вам, спасибо, господа…
— Эрик! — раздался властный женский голос откуда-то сзади.
Невысокая пожилая американка с такими же рыжими, как у Джастины, волосами и огромным некрасивым ртом возмущенно размахивала руками:
— Эрик! Ах ты, негодяй! Ты — мерзкий, несчастный ублюдок! Что же ты делаешь?
Моррис перепуганно направился к выходу.
— Я просто хотел попросить у них сигарету, — забормотал он.
— Ты — мерзкий, лживый мальчишка! — закричала она. — Думаешь, что обманешь меня? Ты помнишь, что сказал тебе доктор по поводу алкоголя? Не смей пить!..
После небольшой прогулки по довольно грязным, как во всяком портовом городе, улицам — кое-где пустынным, кое-где заполненным громкоголосой толпой, Джастина и Лион вернулись в отель.
Вечер они провели в молчании, занимаясь каждый своим делом: Джастина записывала свои первые впечатления от встречи с Алжиром в толстый блокнот, служивший ей дневником, а Лион меланхолически пролистывал газеты, в основном французские, которые ему удалось купить в городе.
Джастина на мгновение оторвалась от записей и шумно вздохнула.
— Что с тобой, дорогая? — спросил Лион.
— Да ничего, просто я вспомнила о том, как ты сегодня рассказывал о своем сне. Скажи мне честно, зачем ты это сделал?
Лион сощурился.
— А что в этом особенного? — с вызовом спросил он. — Я рассказал свой сон человеку, который хотел услышать о нем. Допустим, тебе это не понравилось, а ему — понравилось. Что в этом дурного? Это ведь был просто сон… Я понимаю, что тебе было скучно, но я не понимаю, почему ты так близко к сердцу воспринимаешь это…
Джастина потянулась за сигаретой.