Впрочем, желанием готовить я не горела.
— Спасибо, я лучше подожду настоящих, — отозвалась Изабел. — Давай закажем пиццу.
Заказ пиццы в Мерси-Фоллз означал звонок в местную пиццерию, «Мариос», и шесть долларов за доставку. После покупки подарочного сертификата Сэму для меня это было дороговато.
— Я на мели, — призналась я с сожалением.
— А я нет, — пожала плечами Изабел.
Она произнесла это в тот самый момент, когда мы вошли в дом, и мама, которая все так же сидела на диване с книгой Сэма, с подозрением вскинула на нас глаза. Вот и славно. Пусть думает, что мы говорили о ней.
Я взглянула на Изабел.
— Пойдем ко мне в комнату? Будем…
Изабел сделала мне знак молчать; она уже успела набрать номер «Мариос» и заказывала большую пиццу с сыром и грибами. Она сбросила сапоги на толстых каблуках на коврике у порога и следом за мной двинулась в мою комнату, на ходу напропалую кокетничая с кем-то на том конце провода.
По сравнению с улицей в комнате казалось страшно жарко. Я стянула с себя свитер, а Изабел захлопнула крышку телефона и плюхнулась на кровать.
— Спорим, я обеспечила нам бесплатную начинку?
— Тут и спорить нечего, — пожала плечами я. — Это был практически секс по телефону на ультратонком тесте.
— Такие уж у меня методы, — отозвалась Изабел. — Послушай. У меня нет с собой домашки. Я сделала ее на перемене в школе.
Я выразительно посмотрела на нее.
— Если ты сейчас вылетишь из школы, то не попадешь ни в один приличный колледж и будешь куковать в Мерси-Фоллз до конца своих дней.
В отличие от Рейчел и Изабел на меня эта мысль ужаса не наводила, но я знала, что ни одна из них не могла бы вообразить худшей участи.
Изабел поморщилась.
— Спасибо, мамуля. Я приму это к сведению.
Я пожала плечами и вытащила книгу, которую занесла мне Рейчел.
— Ну а мне надо делать уроки, и в колледж я собираюсь. За сегодня мне нужно хотя бы подготовиться к истории. Ничего?
Изабел улеглась на мою подушку и закрыла глаза.
— Ты не обязана меня развлекать. Я вырвалась из дома, и на том спасибо.
Я присела в изголовье кровати; мое движение потревожило Изабел, но она даже не приоткрыла глаз. Будь здесь сейчас Сэм и будь он на моем месте, то поинтересовался бы у Изабел, что у нее плохого и в порядке ли она. До знакомства с ним мне и в голову не пришло бы задавать подобные вопросы, но я не раз слышала, как он спрашивал о таких вещах, и потому знала теперь, как это делается.
— Как у тебя дела? — спросила я.
Ощущение было странное, как будто из моих уст эти слова должны были прозвучать не так искренне, как от Сэма.
Изабел скучающе фыркнула и открыла глаза.
— Ты прямо как мамашин психотерапевт. — Она потянулась в манере, под которую как нельзя лучше подходило определение «томная», и сказала: — Пойду поищу чего-нибудь выпить. У вас есть лимонад?
С одной стороны, я порадовалась, что отделалась так легко, с другой — не была уверена, не стоит ли спросить еще раз. Сэм, наверное, спросил бы. Впрочем, я не могла долго воображать его на своем месте и думать его мыслями, поэтому просто сказала:
— В дверце холодильника был какой-то, и еще в ящике справа.
— Тебе прихватить что-нибудь? — спросила Изабел, сползая с кровати.
Одна из моих закладок упала на пол и приклеилась к ее босой ноге, и она, изогнувшись, отцепила ее.
Я задумалась. Живот у меня слегка крутило.
— Имбирный лимонад, если есть.
Изабел вышла из комнаты и вернулась с банкой газировки и банкой имбирного лимонада. Она протянула ее мне и включила радиочасы на тумбочке у кровати. Заиграла любимая радиостанция Сэма; прием был не очень уверенный, потому что они находились где-то южнее Дулута. Я вздохнула; мне не особенно нравился рок, но он напоминал о Сэме, больше даже, чем его книжка на тумбочке или забытый на полу у стеллажа рюкзак. Теперь, когда солнце почти зашло, я почему-то с особенной остротой поняла, как мне его не хватает.
— У меня такое чувство, как будто я попала на любительскую рок-вечеринку, — сказала Изабел и переключилась на более мощную дулутскую радиостанцию, где крутили поп-музыку. Она растянулась на животе рядом со мной — обычно там лежал Сэм — и вскрыла свою газировку. — Что смотришь? Читай давай. Я просто бездельничаю.
Похоже, она говорила серьезно, так что никаких оснований не читать параграф по истории у меня не было. Вот только делать это мне не хотелось. Хотелось свернуться клубочком на кровати и тосковать по Сэму.
Поначалу забавно было валяться на кровати, ничего не делая и не боясь, что в любой момент могут помешать родители или непрошеные воспоминания. Негромко мурлыкало радио, Грейс сидела, с сосредоточенным видом уткнувшись в учебник, и переворачивала страницы вперед и время от времени назад, перечитывая что-то. За стеной громыхала кухонной утварью ее мать, потом из-под двери потянуло подгоревшим тостом. Это была умиротворяюще чужая жизнь. Приятно было находиться рядом с подругой, но не чувствовать себя обязанной поддерживать разговор. Я даже почти не вспоминала, что Грейс больна.
Некоторое время спустя я протянула руку к тумбочке, где рядом с радиочасами валялась какая-то затрепанная книженция. Не представляю, сколько раз ее надо было прочитать, чтобы довести до такого состояния, и зачем это могло кому-то понадобиться. Она выглядела так, как будто ее переехал школьный автобус, но предварительно кто-то принял с ней ванну. На обложке значилось, что это стихи Райнера Марии Рильке, и не просто стихи, а перевод с немецкого. Это не показалось мне слишком захватывающим, и вообще, я всегда считала, что стихи придумали для того, чтобы пытать ими грешников на нижних кругах ада, но больше все равно делать было нечего, поэтому я взяла книгу и открыла ее.
Она раскрылась на странице с загнутым уголком и сделанными синими чернилами пометками на полях. Несколько строк были подчеркнуты.
Рядом чьим-то неразборчивым почерком было подписано: «findigen — смышленый, gedeuteten — истолкованный?» и еще какие-то отрывочные пометки на немецком. Я поднесла книгу поближе к глазам, чтобы получше рассмотреть крошечную запись в уголке, и до меня вдруг дошло, что книга, должно быть, принадлежала Сэму: от нее пахло домом Бека. На меня нахлынули воспоминания: вот Джек лежит в постели, вот он на моих глазах превращается в волка, вот он умирает.
Мой взгляд снова упал на страницу.
Не могу сказать, чтобы я внезапно воспылала страстью к поэзии. Я вернула томик на тумбочку и опустила голову на подушку. Должно быть, когда Сэм прокрадывался в эту комнату, он спал на этой стороне, потому что я уловила знакомый запах. Какую дерзость надо иметь, чтобы ночь за ночью приходить сюда только ради того, чтобы быть с Грейс! Я представила их с Грейс здесь, в этой постели. Я видела, как они целовались, как Сэм обвивал ее за талию обеими руками, когда думал, что их никто не видит, и как преображалось обычно строгое лицо Грейс. Нетрудно было представить, как они лежат, прижавшись друг к другу, и целуются. Как их дыхание сливается воедино, а губы одного жадно ищут шею, плечи, кончики пальцев другого. Внезапно меня охватила тоска, тоска по чему-то такому, чего я сама была лишена и чему не знала названия. Мне вспомнились руки Коула на моих ключицах, его жаркое дыхание на моих губах, и я вдруг поняла, что завтра позвоню ему или разыщу, если получится.
Я снова приподнялась на локтях, пытаясь отвлечься от мыслей о его ладонях на моих бедрах и запахе Сэма, исходившем от подушки, и произнесла:
— Интересно, что сейчас делает Сэм.
Грейс придерживала страницу двумя пальцами; брови у нее были задумчиво сведены; услышав мои слова, она перестала хмуриться, и ее лицо приняло какое-то неуверенное выражение. И кто только тянул меня за язык!