— Много денег проиграл ваш отец?
— Я не понимаю.
— Вы слышали от кого-нибудь, что ваш отец кутил напропалую, как выражались в то время.
— Он редко бывал дома.
— Тратил большие суммы?
— Я думаю, да.
— Ваша мать устраивала ему сцены?
— Мы не такие люди, чтобы устраивать сцены.
— Сколько денег принес вам ваш первый брак?
— Мы с вами говорим на разных языках.
— Когда вы были женаты в первый раз, имущество у вас с женой было общее?
— Совершенно верно.
— Пока не будет обнаружено тело вашей второй жены, вы не сможете получить от нее наследство.
— Почему вы думаете, что ее не найдут живую?
— Вы в это верите, Серр?
— Я не убивал ее.
— Почему вы вывели из гаража вашу машину во вторник вечером?
— Я ее не выводил.
— Консьержка дома напротив вас видела. Было около полуночи.
— Вы забываете, что там три гаража, три бывшие конюшни, ворота которых соприкасаются. Вы сами говорите, что это было ночью. Она могла ошибиться.
— Но москательщик не мог принять вас за кого-нибудь другого среди бела дня, когда вы пришли купить у него замазку и второе стекло.
— Почему вы верите ему больше, чем мне?
— Я верил бы вам при условии, если бы вы не убили свою жену. Что вы сделали с чемоданами и с сундуком?
— Мне уже третий раз задают этот вопрос. На этот раз вы забыли спросить об инструментах.
— Где вы были во вторник, около полуночи?
— В своей постели.
— Вы чутко спите, месье Серр?
— Нет. Моя мать спит чутко.
— Вы ничего не слышали, ни вы, ни она?
— Я уже, кажется, говорил вам, что нет.
— А в среду утром все в доме было в порядке?
— Я полагаю, что, раз началось следствие, вы имеете право меня допрашивать. Вы решили взять меня измором, не так ли? Ваш инспектор уже задавал мне эти вопросы. Теперь вы начинаете снова. Я предвижу, что это протянется всю ночь. Чтобы не терять времени, повторяю в последний раз: я не убивал своей жены. Заявляю вам также, что я не буду отвечать на вопросы, которые мне уже задавали. Моя мать здесь?
— А у вас есть основания думать, что она здесь?
— Это вам кажется ненормальным?
— Она сидит в зале ожидания.
— Вы собираетесь продержать ее там всю ночь?
— Пускай сидит, если хочет. Она свободна.
На этот раз Гийом Серр посмотрел на него с ненавистью.
— Мне не хотелось бы заниматься тем, чем занимаетесь вы.
— А я бы не хотел быть на вашем месте.
Они молча посмотрели друг на друга, и ни один не опустил глаза.
— Вы убили свою вторую жену, Серр, как, вероятно, убили и первую.
Тот и бровью не повел.
— Вы признаетесь в этом.
На губах зубного врача мелькнула презрительная улыбка, он откинулся на спинку стула и скрестил ноги.
Слышно было, как в соседней комнате официант из пивной «У дофины» ставит на письменный стол тарелки и рюмки.
— Я съел бы что-нибудь.
— Может, хотите снять пиджак?
— Нет.
Он принялся медленно жевать свой сандвич, в то время как Мегрэ налил ему стакан воды из-под крана.
Стекла окон постепенно темнели, пейзаж за ними таял, и вместо него появились светящиеся точки, казавшиеся такими же далекими, как звезды.
Комиссару пришлось послать за табаком. В одиннадцать часов зубной врач уже курил свою последнюю сигару, и воздух становился все тяжелее. Два раза комиссар выходил размяться и видел двух женщин, сидевших в приемной. Когда он во второй раз проходил мимо них, они уже сдвинули стулья и болтали, как будто были знакомы с незапамятных времен.
— Когда вы чистили свою машину?
— В последний раз ее чистили две недели назад на одной заправочной станции в Нейи, там же меняли масло.
— А после воскресенья ее снова чистили?
— Нет.
— Видите ли, месье Серр, мы только что произвели решающий опыт. Один мой инспектор, у которого, как и у вас, на башмаках были резиновые набойки, поехал на указанный вами перекресток, на шоссе, ведущее в Фонтенбло. Он вышел из машины и прогулялся по проселочной дороге, как вы с вашей матерью в воскресенье. Проселочная дорога не асфальтирована. Он снова сел в автомобиль и вернулся сюда. Специалисты исследовали коврик его машины.
Вот пыль и песок, которые они собрали.
Мегрэ бросил на стол мешочек.
Серр не шевельнулся.
— Мы должны были бы найти такую же пыль на коврике-щетке вашей машины.
— И это доказывает, что я убил свою жену?
— Это доказывает, что машина была вычищена после воскресенья.
— А никто не мог пробраться в мой гараж?
— Это маловероятно.
— Ваши люди не входили туда?
— В чем вы хотите нас обвинить?
— Ни в чем, месье комиссар. Я никого не обвиняю.
Я только прошу вас заметить, что эта операция проходила без свидетелей, а значит, она не может служить законным доказательством.
— Вы не хотите поговорить с вашей матерью?
— А вам хотелось бы знать, что мне нужно сказать ей? Ничего, месье Мегрэ. Мне нечего сказать ей, и ей нечего сказать мне… Она что-нибудь ела?
— Не знаю. Повторяю вам, она свободна.
— Она не выйдет отсюда, пока я буду здесь.
— Пожалуй, ей придется ждать долго.
Серр опустил глаза, переменил тон. После долгих колебаний он прошептал, казалось, немного смущенно:
— Наверное, это было бы слишком, если бы я попросил вас послать ей сандвич?
— Это уже давно сделано.
— Она его съела?.. Как она держится?
— Она все время разговаривает.
— С кем?
— С одной женщиной, которая тоже сидит в зале ожидания. Это бывшая проститутка.
В глазах зубного врача снова мелькнула ненависть.
— Вы это сделали нарочно, правда?
— Даже не нарочно.
— Моей матери нечего сказать.
— Тем лучше для вас.
Прошло четверть часа. Оба они молчали. Потом Мегрэ опять потащился в соседнюю комнату и, более угрюмый чем когда-либо, сделал знак Жанвье, который дремал в углу.
— Спрашивать то же самое, начальник?
— Все, что тебе захочется.
Стенограф совсем замучился. Переводчик все еще работал в своем чулане.
— Сходи-ка за Эрнестиной, той, что в зеленой шляпе, и проведи ее в кабинет Люка.
Когда вошла Долговязая, вид у нее был недовольный.
— Вам не следовало прерывать наш разговор. Теперь она догадается.
Вероятно, потому, что было уже так поздно, Мегрэ совершенно естественно стал говорить ей «ты».
— Что ты там ей рассказывала?
— Говорила, что не знаю, зачем меня вызвали, что мой муж уехал два дня назад, что у меня нет от него никаких известий и что я ненавижу полицию и все ее фокусы.
— А она?
— Спрашивала меня, в первый ли раз я здесь. Я сказала, что нет, что в прошлом году меня допрашивали целую ночь, потому что мой муж подрался с кем-то в кафе и якобы пырнул кого-то ножом. Вначале она смотрела на меня почти с отвращением. Потом понемногу начала меня расспрашивать.
— О чем?
— Главным образом о вас. Я ругала вас, как только могла. Не забыла сказать, что вам всегда удается заставить людей сознаться. Что в крайнем случае вы применяете самые грубые способы.
— Да ну?
— Я-то уж знаю, что делаю. Рассказала ей случай, когда вы держали кого-то голышом в своем кабинете в течение двадцати четырех часов, причем окно все время было открыто.
— Такого никогда не бывало.
— Она уже не так уверена в себе. Она все время прислушивается. «Он их бьет?», — спросила она у меня. «Случается». Может, мне лучше вернуться к ней.
— Иди, если хочешь.
— Но только пусть меня сведет в зал ожидания кто-нибудь из инспекторов и пусть обращается со мной сурово.
— От Альфреда все еще ничего нет.
— Вы тоже ничего не получили?
Мегрэ отправил ее обратно, как она просила. Инспектор, выпроваживавший ее, вернулся, улыбаясь во весь рот.