— Что, Альберу наконец-то подфартило? — спросил один из них у Шеврье.
— Он ненадолго уехал в деревню.
— Так ты его подменяешь? Нину он с собой прихватил? Может, нас не так будут пичкать чесноком. Хотя мы и не против! Не то, что я не люблю его, просто дух от него слишком уж силен.
Когда Ирма проходила мимо, крановщик ущипнул ее за ягодицы. Шеврье не подал и виду, даже выдержал вопросительный взгляд Люка.
— В общем малый он неплохой! Только до скачек очень уж охоч… Послушай, если ему было кем заменить себя, чего ж кафе целых четыре дня было закрыто? Да еще и не предупредил никого! Пришлось в первый день тащиться к Шарантонскому мосту. Нет, милашка, камамберу мне не надо. А швейцарский буду есть хоть каждый день. Жюль, так тот любитель рокфора…
И все-таки они были удивлены новыми хозяевами. Особенно интриговала их Ирма.
— Долго Шеврье не выдержать, — прошептал Люка на ухо комиссару. — Они всего два года женаты. Если эти парни будут давать волю рукам, он им врежет.
Все оказалось не так уж серьезно. Принеся мастеровым вино, Шеврье решительно проговорил:
— Это моя жена.
— Поздравляем, приятель… Не беспокойся, не такие мы дурные! — ржали крановщики. Ребята они были неплохие, но вряд ли догадывались, каково приходится владельцу заведения.
— Понимаешь, Альбер вытянул беспроигрышный номер… Мог не опасаться, что кто-нибудь на его Нину позарится…
— Почему ж это?
— Ты что, не знаешь ее?
— В глаза не видел.
— Не много потерял, корешок… Ее и в казарме сенегальских стрелков никто бы не тронул. А вообще-то она баба душевная, верно, Жюль?
— А какого хоть она возраста?
— Как думаешь, Жюль, есть у нее какой-никакой возраст?
— Сказать трудно… Может, тридцать… А может, и все полста. Смотря с какого боку глядеть. Если со стороны здорового глаза, то она ничего. Но если с другого…
— А что, она косит?
— Еще как, старина! Он спрашивает, косит она или нет! Да она может увидеть одновременно носки твоих ботинок и верх Эйфелевой башни!
— Но Альбер был к ней привязан?
— Видишь, приятель, Альбер из тех, кто умеет устроиться в жизни. А твоя хозяйка стряпает — будь здоров! Ничего не скажешь! Но держу пари, это ты встаешь в шесть утра и топаешь на базар. Ты, наверно, и картошку ей чистил? А потом она и посуду одна не станет мыть. Так что тебе будет не до скачек. А вот Альбер и пальцем о палец не ударил. Да и деньжонки кой-какие у Нины, похоже, водились…
Почему в этот момент Люка украдкой взглянул на Мегрэ? Не повредило ли услышанное репутации убитого?
— Не знаю, как это у ней получилось, — продолжал механик. — Только Альбера она взяла не красотой…
Мегрэ оставался невозмутимым. Даже чуть заметно улыбался. Он не пропускал ни одного слова. Слова тотчас превращались в образы, которые завершали портрет маленького Альбера. Но личность этого кабатчика, похоже, по-прежнему была близка комиссару.
— А вы родом из каких мест, ребята?
— Из Берри, — отвечала Ирма.
— А я из Шербура, — заметил Шеврье.
— Выходит, с Альбером ты познакомился не у себя дома. Он из «шеверян»… Откуда он, Жюль, из Туркуэна?
— Из Рубэ.
— Ну, это все едино.
— А он не работал одно время возле Северного вокзала? — вмешался Мегрэ. В таком бедном заведении вопрос прозвучал вполне уместно.
— Ага, в «Циферблате». Прежде чем обосноваться тут, он лёт десять-двенадцать вкалывал там официантом.
— Выходит, с Ниной он там не мог познакомиться.
— Во всяком случае, ему подвезло. Я не насчет веселой жизни или развлечений толкую. Я насчет того, что ему не надо было хлопотать.
— Она южанка?
— Что правда, то правда!
— Из Марселя?
— Из Тулузы… Говор — без ножа зарежет. Диктору станции Радио-Тулуза нос утрет… Подай-ка счет, голубушка. Послушай, хозяин, чего ж ты такой невежа?
Шеврье озадаченно хмурился. Между тем Мегрэ понял, в чем дело.
— Верно! — вмешался он. — Когда появляется новый владелец, с него приходится.
Обедать пришло всего восемь посетителей. Одним из них был виноторговец — молча жевавший в углу хмурый мужчина средних лет, который всем был недоволен — стряпней, отличавшейся от прежней; тем, как накрыт стол; белым вином, которое ему подали вместо красного.
— Превратят теперь кафе в забегаловку, каких пруд пруди, — пробормотал он, уходя. — Как пить дать…
Шеврье уже не получал удовольствия от принятой на себя роли — не то, что утром. Лишь у Ирмы, как и прежде, работа спорилась. Даже посуду она мыла, мурлыкая песенку.