— Ничего не выбросила?
— Тут даже полупустая пачка сигарет и сломанная трубка. Нам долго тут придется оставаться?
— Не знаю, милая. Надоело это занятие?
— Мне лично нет. Просто иной раз посетители бывают слишком нахальны. Мужа это выводит из себя. Того и гляди, отделает кого-нибудь…
Осматривая содержимое ящика, Мегрэ вытащил оттуда видавшую виды губную гармонику, изготовленную в Германии. К удивлению молодой женщины, он сунул находку в карман.
— Это все? — спросила она.
— Все.
Спустя несколько минут он позвонил снизу мсье Луазо, озадачив бывшего кабатчика вопросом.
— Скажите, мсье, на губной гармонике Альбер не играл?
— Нет, насколько мне известно. Петь — пел, но я ни разу не слышал, чтобы он на чем-то играл.
Мегрэ вспомнил, что на улице Руа-де-Сисиль нашел губную гармошку, и тут же позвонил владельцу «Золотого льва».
— Виктор Поленский играл на губной гармошке?
— Ну а как же. Даже на улице.
— Он один на ней играл?
— Серж Мадок тоже играл.
— У них у каждого была своя гармоника?
— Вроде бы да. Да, точно. Они иногда на пару играли.
Между тем во время обыска в гостинице был обнаружен лишь один инструмент.
Вещью, за которой без ведома своих сообщников пришел в кафе на набережной Шарантон придурковатый Поленский и из-за чего в конце концов поплатился жизнью, была его собственная губная гармоника.
Глава восьмая
То, что произошло в тот день, стало впоследствии излюбленной темой разговоров мадам Мегрэ. Во время семейных торжеств она с удовольствием вспоминала этот случай.
Мегрэ пришел в два часа дня и лег в постель, не пообедав, хотя обычно, когда бы он ни возвращался, комиссар первым делом отправлялся на кухню и начинал заглядывать в кастрюли. В этом не было ничего удивительного. Правда, он сказал, что успел перекусить. Когда жена стала расспрашивать, где, Мегрэ объяснил, что на кухне ресторанчика на набережной Шарантон съел целый ломоть ветчины.
Опустив шторы и убедившись, что у мужа есть все необходимое, мадам Мегрэ на цыпочках вышла из спальни. Не успела она затворить за собой дверь, как супруг заснул.
Она вымыла посуду, прибралась на кухне и не сразу решилась вернуться в спальню за вязаньем. Услышав равномерное дыхание мужа, осторожно повернула ручку и вошла на цыпочках, производя не больше шума, чем ангел-хранитель. И тут, по-прежнему ровно дыша, комиссар пробормотал:
— Подумать только! Два с половиной миллиона за пять месяцев…
Глаза у него были закрыты, лицо порозовело. Решив, что муж разговаривает во сне, из опасения разбудить его, мадам Мегрэ застыла на месте.
— Как бы ты распорядилась такой суммой, а?
Она не смела ответить, в уверенности, что муж бредит. Не размыкая век, тот нетерпеливо произнес:
— Отвечайте же, мадам Мегрэ.
— Просто не знаю, — прошептала она. — Сколько ты сказал?
— Два с половиной миллиона. Возможно, много больше. Это самое малое, что им удалось прибрать к рукам. Большей частью в золотых монетах. Правда, существуют скачки… Ты заметила? Мы всякий раз возвращаемся к скачкам.
Она понимала: муж разговаривает не с ней, а с самим собой. Подождала, пока он снова заснет, чтобы выйти потихоньку. Некоторое время комиссар молчал, и мадам Мегрэ решила было, что он спит.
— Послушай, мадам Мегрэ. Надо уточнить одну деталь. Где были скачки в прошлый вторник? Разумеется, в окрестностях Парижа. Позвони и выясни.
— У кого?
— Позвони в Пари-Мютюэль. Номер найдешь в телефонной книге.
Телефон находился в столовой, и кабель был слишком короток. Когда мадам Мегрэ приходилось говорить в этот черный металлический кружок, особенно с незнакомыми людьми, она почему-то терялась.
— Справиться от твоего имени?
— Как хочешь.
— А если спросят, кто я такая?
— Этого тебя не спросят.
Должно быть, проснувшись окончательно, Мегрэ открыл глаза. Войдя в соседнюю комнату, жена оставила дверь открытой. Выяснять пришлось недолго. Служащий бюро привык, видно, к подобным вопросам и знал расписание скачек наизусть, поскольку ответил без запинки.
Но, когда мадам Мегрэ вернулась, чтобы сообщить мужу нужные ему сведения, тот уже похрапывал.
Будить его она не решилась. Отворив на всякий случай дверь, время от времени она поглядывала на часы: послеобеденный сон у мужа редко бывал продолжительным.