В четыре часа она пошла поставить суп на плиту. Минут тридцать спустя заглянула в спальню: супруг по-прежнему крепко спал. Но немного погодя, устроившись по обыкновению у окна, услышала голос, в котором сквозило нетерпение:
— Ну, так что ты узнала?
Мадам Мегрэ торопливо вошла и с удивлением увидала, что муж сидит на постели.
— Линия занята? — спросил он совершенно серьезно, и это встревожило мадам Мегрэ. Та решила, муж начал заговариваться.
— Ну конечно же, я позвонила. Почти три часа назад.
— О чем это ты? Который час?
— Без четверти пять.
Мегрэ даже не понял, что спал. Он решил, что лишь смежил веки, пока звонила жена.
— Где же устраивались скачки?
— В Венсене.
— Ага, что я тебе говорил? — воскликнул он торжествуя.
На самом деле он никому ничего не говорил, просто часто думал об этом, что, в сущности, одно и то же.
— Позвони на улицу Соссэ… 00–90… Попроси кабинет Коломбани…
— Что ему сказать?
— Ничего. Я сам буду говорить. Если только он не уехал.
Коломбани находился все еще у себя. Он, как обычно, опаздывал и охотно согласился встретиться дома у Мегрэ, а не в полицейском управлении.
По просьбе мужа мадам Мегрэ сварила ему крепкого кофе, но это не помогло ему проснуться окончательно. От частого недосыпания веки у него были воспалены и едва не закрывались сами по себе. Не в силах заставить себя одеться как следует, он лишь натянул брюки, сунул ноги в шлепанцы да поверх ночной сорочки с вышитым мелкими красными крестиками воротом накинул домашний халат.
Оба удобно устроились в столовой, сев друг против друга. На столе стоял графинчик с кальвадосом, на фоне белой стены выделялись черные буквы: «Лост и Пепэн».
Давно зная друг друга, оба детектива избегали излишних церемоний. Низкорослый, как большинство корсиканцев, Коломбани носил туфли на высоких каблуках и яркие галстуки; на среднем пальце сверкал перстень с брильянтом — не то настоящим, не то фальшивым. Вот почему его самого принимали подчас за одного из тех, за кем он охотился, а совсем не за полицейского.
— Я велел Жанвье заняться ипподромами, — проговорил Мегрэ, попыхивая трубкой. — Где сегодня скачки?
— В Венсене.
— Как и в прошлый вторник. Уж не в Венсене ли начались злоключения маленького Альбера? Мы провели предварительную работу по скачкам, но ощутимых результатов не получили. Правда, тогда мы занимались одним лишь бывшим гарсоном. Теперь проблема иная. Нужно выяснить у букмекеров, особенно тех, кто принимает крупные ставки, по пятьсот и тысяче франков, нет ли в числе их клиентов моложавого мужчины, который говорит с акцентом?
— Может, его опознали детективы, дежурившие на ипподроме?
— Боюсь, ставки он делает через подставных лиц. Слишком уж жирный куш — два с половиной миллиона франков.
— Сумма, вероятно, гораздо значительнее, — предположил Коломбани. — В моем докладе приведены лишь приблизительные размеры добычи. Фермеры, которых они убивали, очевидно, имели тайники и под пытками могли указать их грабителям. Не удивлюсь, если окажется, что добыча составила миллиона четыре, а то и больше.
На что могли израсходовать награбленное жалкие обитатели ночлежки? На одежду они не тратились. В ресторанах не кутили. Лишь обжирались да пьянствовали. Но даже впятером не так-то просто проесть и пропить миллион.
Между тем налеты совершались довольно часто.
— Должно быть, львиную долю присваивал себе главарь.
— Но почему с этим мирились остальные?
Вопросов было так много, что голова разламывалась. Тогда Мегрэ тер лоб, уставясь на какой-нибудь предмет, к примеру на герань, стоявшую в дальнем окне.
Вопреки его желанию, мысли комиссара то и дело возвращались к расследованию: все, что происходит в Париже и его окрестностях, беспокоило Мегрэ.
Он еще не отправил Марию в Сантэ и договорился с издателями газет, что в дневном выпуске будет упомянуто название больницы, в которой она находится.
— Надеюсь, детективов там оставили?
— Да, четверых в штатском, не считая полицейских. К госпиталю можно попасть с нескольких сторон. Ведь сегодня впуск посетителей.
— Думаешь, бандиты попытаются что-то предпринять?
— Не знаю. Все они настолько без ума от Марии, что не удивлюсь, если кто-нибудь из них рискнет своей шкурой. К тому же, сам понимаешь, каждый считает себя отцом ребенка. Поэтому они захотят повидать мать и младенца… Игра опасная. И опасность эта исходит не столько от меня, сколько от остальных членов шайки.
— Не понимаю.