— Вполне.
— И полагаете, что он сразу же лишился чувств?
— Почти уверен в этом. После вашего разъяснения мне понятно, от чего у него появились другие, второстепенные раны. Его ведь вытащили из Сены, верно? Они показывают, что пациента не несли на руках, а волочили по мостовой. В этом месте есть песок?
— В нескольких метрах разгружают баржу с ним.
— Ясно, а то я обнаружил его в порезах.
— Получается, что Тубиба…
— Как вы сказали? — удивился профессор.
— Так его прозвали клошары с набережных. Но, может статься, он и впрямь врач.
Кстати, за тридцать лет службы Мегрэ впервые столкнулся под мостами с медиком; однажды ему попался бывший преподаватель химии из провинции, а до этого, несколькими одами ранее, случай свел его с женщиной, знававшей в прошлом свой звездный час, ибо она была блистательной цирковой наездницей.
— Убежден, что он лежал и, вероятно, уже спал, когда на него напал или напали…
— Шарахнул кто-то один, раз лишь одно из ранений серьезное.
— Согласен. А раз он впал в забытье, его сочли мертвым.
— Допустимо.
— При этом его не несли, а просто тащили по камням, чтобы в итоге выбросить в Сену…
Профессор слушал с серьезным и задумчивым видом.
— Такая версия подходит, как считаете? — допытывался Мегрэ.
— Целиком и полностью.
— Скажите, с медицинской точки зрения возможно ли, чтобы оказавшись в воде, да ещё и уносимый течением, он очнулся и принялся кричать?
Профессор почесал затылок.
— Ох, уж очень многого вы от меня хотите, и мне не очень хотелось бы отвечать слишком категорично. Скажем так, не думаю, что ещё невозможно. При контакте с холодной водой…
— Он, значит, пришел в себя?
— Не обязательно. Больные, даже находятся в коме, говорят и мечутся. Можно допустить…
— А он ничего не сказал, пока вы его осматривали?
— Неоднократно стонал.
— Утверждают, что когда его вытащили из воды, глаза Келлера были открыты.
— Это ни о чем не говорит. Предполагаю, вы хотите его увидеть лично? Тогда следуйте за мной.
Он провел их к третьей двери, и старшая медсестра смотрела, на них с некоторым недоумением и, наверное, с определенным осуждением.
Лежачие больные проводили глазами небольшую группу, остановившуюся у изголовья одной из коек.
— Собственно говоря, смотреть тут особенно не на что.
Действительно, голова и лицо клошара почти полностью скрывали бинты, оставляя взору лишь глаза, ноздри и рот.
— Как велики его шансы выпутаться из передряги?
— Процентов семьдесят. Положим, даже восемьдесят, учитывая крепкое сердце.
— Благодарю вас.
— Как только он очнется, вас оповестят. Оставьте номер телефона старшей медсестре.
Как хорошо было вновь очутиться на свежем воздухе, увидеть яркое солнце, спешащих прохожих, красно-желтый автобус, из которого на паперть Собора Парижской Богоматери высыпали туристы!
Мегрэ шел, снова углубившись в свои думы, заложив руки за спину, и Лапуэнт, чувствуя, что патрон озабочен, тоже помалкивал.
Они втянулись в арку входа в Уголовную полицию, поднялись по широкой лестнице, казавшейся в лучах пробивавшегося сюда солнца ещё более пыльной, чем обычно, и вошли наконец в кабинет комиссара.
Тот первым делом настежь распахнул окно и взглядом обежал караван барж, спускавшихся вниз по течению.
— Надо послать на набережную кого-то сверху, повнимательней осмотреть его вещи.
«Сверху» обозначало Службу криминалистического учета, техников и специалистов.
— Наилучшим выходом было бы погрузить все в грузовичок и доставить сюда.
Он не опасался того, что другие бомжи что-то стащат из пожитков Тубиба, но не доверял нечистым на руку мальчишкам.
— Ну а ты ступай в Управление дорог и мостов. В Париже едва ли так уж много «пежо-403» красного цвета. Поройся в картотеке, отбери все номера с двумя девятками. Возьми столько людей, сколько тебе понадобится, чтобы проверить всех владельцев этих машин.
— Понял, патрон.
Оставшись один, Мегрэ навел порядок в коллекции своих трубок, пробежал служебные бумаги, скопившиеся на столе. По причине отличной погоды несколько минут раздумывал, не пойти ли пообедать сегодня в пивной зал «Дофин», но в конечном счете решил все же отправиться домой.
В этот час солнце заполонило всю столовую. Мадам Мегрэ была одета в цветастое розовое платье, что сразу же вызвало в памяти почти такого же окраса кофту толстухи Леа.
Он рассеянно прожевывал телячью печенку, поданную в папильотках, когда супруга поинтересовалась: