— Во всяком случае несколько лет. Некоторые люди в Мюлузе его почитали чуть ли не как святого. Но другие…
Он ждал. Она пребывала в нерешительности.
— Ну, они называли его сумасбродом, полусумасшедшим…
— А ваша мать?
— Думаю, она смирилась с этим раз и навсегда.
— Сколько ей сейчас лет?
— Пятьдесят четыре. Нет, пятьдесят пять. Теперь-то я знаю, что он оставил ей письмо — она никогда мне его не показывала, — в котором писал, что, вероятно, не вернется и выражал готовность сделать все необходимое, чтобы облегчить ей расторжение брака.
— И она развелась с ним?
— Нет. Маман стойкая католичка.
— Ваш муж в курсе этих событий?
— Разумеется. Мы от него ничего не скрывали.
— Вы не знали, что отец вернулся в Париж?
Она быстро сморгнула и чуть не солгала — Мегрэ был уверен в этом.
— Да и нет. Собственными глазами я его не видела с тех пор. И полной уверенности в том, что он вернулся, ни у меня, ни у маман не было. Тем не менее один знакомый из Мюлуза как-то рассказал ей, что случайно встретил на бульваре Сен-Мишель человека-сандвича, до странности похожего на моего отца. То был её давний друг. Кажется, он добавил, что когда окликнул этого человека по имени: «Франсуа», тот вздрогнул, но затем сделал вид, что не узнал его.
— Ни вашей матери, ни вам лично не пришла в голову мысль обратиться в полицию?
— Зачем? Он сам избрал себе такой путь. Видно, он не был создан, чтобы жить с нами вместе.
— Вы сами не спрашивали себя, что с ним все же могло случиться?
— Мы с мужем не раз говорили на эту тему.
— А с вашей матерью?
— Ей я, естественно, задавала вопросы как до, так и после свадьбы.
— И какова её точка зрения?
— Ее трудно выразить вот так, сразу и в нескольких фразах. Она жалеет его. Я тоже. Хотя порой и задаюсь вопросом, а не более ли он счастлив в том положении, в котором находится сейчас…
Она добавила чуть тише и с некоторым смущением:
— Есть люди, которые не могут приноровиться к той жизни, что мы ведем. Затем маман…
Она поднялась, явно нервничая, подошла к окну, на мгновение выглянула наружу, а потом вновь повернулась лицом к комиссару.
— Я не должна плохо о ней отзываться. У неё тоже есть своя точка зрения на жизнь. Думаю, как и у каждого. Назвать её по характеру властной женщиной, пожалуй, будет чрезмерным, но то, что она хочет, чтобы все вертелось по её желанию, это неоспоримо.
— Вы ладили с матерью после отъезда отца?
— Более или менее. Все же я была счастливы, когда вышла замуж и…
— И избавились от её авторитарности?
— В известной мере…
Она улыбнулась.
— Это не так уж и нетипично, и многие девушки находятся в таком же положении. Маман любит выходить в свет, принимать гостей, встречаться с видными людьми. В Мюлузе именно у неё собирались все те, кто что-либо действительно значил в городе.
— Даже когда она ещё жила с вашим отцом?
— Да, последние два года.
— Почему именно они?
И тут Мегрэ припомнил продолжительный разговор своей супруги с сестрой, и ему стало несколько неловко узнавать тут несколько более, чем смогла это сделать она.
— А все потому, что маман получила наследство от тетушки. До этого мы жили довольно умеренно, в скромном домике. И он даже не был в роскошном квартале города, а клиентуру отца составляли в основном рабочие. Никто такого богатства и не ожидал. Потом мы сразу же переехали. Маман купила особняк возле собора, и она отнюдь не возражала, что над порталом теперь красовался резной герб.
— Вы знали семью вашего отца?
— Нет. Лишь несколько раз видела его брата до того, как он погиб на войне, если не ошибаюсь, в Сирии, во всяком случае не во Франции.
— А его отец? Мать?
Опять послышались детские голоса, но на сей раз мадам Русселе даже не обратила на него внимания.
— Его мать умерла от рака, когда отцу было пятнадцать лет. А отец был мелким предпринимателем по плотницкой и столярной части. Как говорила маман, он держал что-то около десятка рабочих. В одно прекрасное утро, когда отец ещё учился в университете, обнаружили, что он повесился в своей мастерской, а потом выяснилось, что он был на краю банкротства.
— Но ваш отец, тем не менее, смог завершить учебу?
— Работая у аптекаря.
— Каким он был?
— Очень мягким и добрым. Понимаю, что это не тот ответ, который отвечает на ваш вопрос, но именно такое, в основном, впечатление осталось у меня от отца. Очень ласковый и немного печальный.
— Ссорился ли он с вашей матерью?
— Никогда не слышала, чтобы он повышал голос. Правда, если он не принимал больных в кабинете. то основную часть оставшегося времени тратил на то, чтобы посещать их на дому. Помню, как маман упрекала отца в том, что тот совершенно не заботится о своей внешности, постоянно носит один и тот же невыглаженный костюм, порой по три дня не бреется. А я говорила ему, что он колется своей бородой, когда обнимает меня.