— Вот тогда-то вы и решили ловко сыграть роль спасителя.
Жеф лишь передернул плечами.
— И когда я недавно говорил о допущенной вами ошибке, то имел в виду не то, что вы бросились на помощь клошару. Речь шла о ваших показаниях полиции. Вы сочли уместным выдумать целую историю, чтобы отвести от себя любое подозрение. И вы продумали её весьма тщательно.
Страховой агент и его приятель, на которых происходившая на их глазах дуэль произвела впечатление, по очереди переводили взгляд с комиссара на речника и обратно, наконец-то сообразив, что цена этой игры была голова человека.
— В одиннадцать тридцать вы отнюдь не занимались ремонтом двигателя, как вы заявили, а находились в таком месте, откуда могли обозревать набережную — либо в рубке, либо где-то на палубе. Иначе вы бы не сумели заметить красную автомашину.
Вы отлично видели, как утопили собаку. Эта сцена вспомнилась вам, когда полиция начала допытываться, что произошло в ту ночь.
Вы убедили самого себя, что машину не отыщут и поэтому рассказали о двух мужчинах, возвращавшихся из-под моста Мари.
— Я никому не мешаю говорить то, что вздумается, не так ли? Они болтают, что им взбредет в голову. Вы сочиняете, что вам по душе…
Мегрэ вновь направился к двери.
— Входите, месье Гулэ.
Его, речника с баржи «Пуату», которая все ещё продолжала разгружать песок у набережной Селестэн, тоже привез Лапуэнт по поручению комиссара.
— В котором часу вы услышали крики со стороны Сены?
— Примерно в полночь.
— Не можете ли сказать поточнее?
— Нет.
— Но было позже, нежели половина двенадцатого?
— Наверняка. Когда все было кончено, я хочу сказать, после того, как тело подняли на берег и прибыл ажан, было уже двенадцать тридцать. Мне думается, полицейский записал точное время происшествия в свой блокнот. А ведь прошло не более получаса между тем, когда…
— Что вы на это скажете, Ван Хутте?
— Я? Ничего, не так ли? Он свое плетет…
— А ажан?
— Полицейский тоже.
В десять вечера все три свидетеля удалились, а из «Дофины» принесли ещё один поднос с сандвичами и пивом. Мегрэ зашел в соседнее помещение, чтобы сказать Лапуэнту:
— Твоя очередь…
— И что у него выспрашивать?
— А что хочешь…
Технология «вертушки-марафона» была давно отлажена. Иногда они меняли друг друга по три-четыре раза за ночь, задавая более или менее одни и те же вопросы, только ставя их под несколько другим углом, и тем самым понемногу изматывая допрашиваемого.
— Алло! Соедините меня, пожалуйста, с женой.
Мадам Мегрэ ещё не спала.
— Тебе лучше меня не ждать.
— Мне кажется, ты устал. Так трудно идет, да?
Она почувствовала по его голосу, что комиссар несколько упал духом.
— Он будет стоять насмерть, ни в чем не подставляясь. Самый яркий образчик из всех упрямых идиотов, встречавшихся мне.
— А как там Тубиб?
— Сейчас наведу справки.
Он, действительно, немедленно позвонил в Отель-Дьё и переговорил с ночной сиделкой из хирургического отделения.
— Месье Келлер спит… Нет, боли его не беспокоят. Профессор осматривал его после обеда и счел, что опасность миновала.
— Больной что-нибудь говорил?
— Прежде чем заснуть, он попросил у меня воды.
— Больше ничего не сказал?
— Нет, принял снотворное и заснул.
Мегрэ пошел вышагивать по коридору, дав Лапуэнту полчаса, чтобы суметь «раскрутить» фламандца, голос инспектора жужжал за дверью. Потом комиссар вернулся в кабинет, застав Жефа Ван Хутте наконец-то сидящим на стуле со скрещенными на коленях длинными руками.
Выражение лица сотрудника красноречиво доказывало, что ему не удалось добиться результата, в то время как речник насмешливо взирал на него.
— И долго это ещё продлится? — спросил последний, видя, что Мегрэ занимает место за столом. — Не забудьте, что вы обещали мне вызвать консула. Я расскажу ему все, что вы тут вытворяли со мной и все это появится в бельгийских газетах!
— Послушайте, Ван Хутте…
— Я уже часами только этим и занят, а вы твердите одно и то же…
Он пальцем показал на Лапуэнта.
— И этот туда же. У вас, думаю, припасены ещё и другие. Небось, стоят сейчас за дверью, ожидая своей очереди терзать меня расспросами?
— Не исключено…
— Ну что же, я им буду отвечать то же самое.
— Вы неоднократно противоречили самому себе.
— Ну и что из того, если это и так? Разве с вами на моем месте не произошло бы то же самое?