Из-за юного возраста его послали в исправительный дом, в Ванн, под Лозанной, где среди различных ремесел, которым можно было научиться, Оноре выбрал профессию котельщика.
В течение целого года он был образцовым воспитанником - спокойным, мягким и работящим, никогда не нарушавшим установленного режима.
Внезапно он бесследно исчез, и его не удалось найти. Прошло десять лет, прежде чем Мегрэ столкнулся с ним в Париже.
Покинув Швейцарию, в которую он уже никогда не мог вернуться, он вступил в Иностранный легион и пять лет провел в Сиди-бель-Аббесе и в Индокитае.
Комиссару Мегрэ удалось познакомиться с его делом и поговорить с его начальниками.
Какое-то время Оноре Кюэнде был замечательным солдатом. Его укоряли только в том, что он был нелюдим: постоянно держался в стороне, у него не было ни одного друга, он ни во что не вмешивался, даже когда на его глазах происходили драки.
- Кюэнде был солдатом так, как другие бывают монтерами или сапожниками, - характеризовал его лейтенант. - Рассматривал это как свою профессию.
Три года подряд у него не было арестов, наказаний или замечаний. После чего - без всякого повода - дезертировал.
Его нашли в Алжире, в какой-то граверной мастерской, куда он только что устроился на работу.
Он отказывался объяснить что-либо по поводу того, что толкнуло его на этот неожиданный шаг, который мог ему дорого стоить, пробормотал только:
- Не мог дольше выдержать.
- Почему?
- Не знаю.
Учитывая три года его безупречной службы, к нему отнеслись с определенным снисхождением, но через полгода он совершил то же самое; на этот раз его схватили через двадцать четыре часа в грузовике, развозящем овощи, где он старался спрятаться.
Когда он был в Иностранном легионе, на правой руке ему вытатуировали - по его собственному желанию - морского конька. "Почему именно его, а не что-нибудь другое?" - пробовал выяснить Мегрэ.
Легионерам обычно нравятся рисунки, изображающие более пикантные создания, чем морские существа...
Ему было двадцать шесть лет, когда он предстал перед Мегрэ: невысокий, плечистый, рыжеватый блондин.
- Вы когда-нибудь видели морского конька?
- Живого никогда.
- А мертвого?
- Видел.
- Где?
- В Лозанне.
- При каких обстоятельствах?
- В комнате у одной девушки.
Из него приходилось вытягивать каждое слово.
- Что это была за девушка?
- Я приходил к ней.
- До исправительного дома в Ванне?
- Да.
- Как вы познакомились?
- Я заговорил с ней на улице.
- И у нее в комнате вы видели засушенного морского конька?
- Да. Она сказала, что это ее талисман.
- Вы знали еще каких-нибудь девушек до нее?
- Мало.
Мегрэ сразу догадался, что она была у него первой.
- Чем вы занимались после возвращения из Иностранного легиона, в Париже?
- Работал.
- Где?
- У слесаря.
- Его адрес?
- Улица Рокет.
Полиция проверила. Все совпадало. Он работал два года, ко всеобщему удовольствию. Над его неразговорчивостью смеялись, но считали прекрасным работником.
- Что вы делали вечером после работы?
- Ничего.
- Ходили в кино?
- Почти никогда.
У вас были знакомые, друзья?
- Нет.
- Приятельницы?
- Тоже нет.
Можно было бы предположить, что женщины пробуждали в нем робость. А все-таки та первая - тогда, когда ему было шестнадцать лет, - произвела на него такое впечатление, что в честь нее он вытатуировал на руке морского конька.
Следствие велось тщательно. В те времена можно было еще позволить себе разрабатывать детали. Мегрэ был тогда только инспектором полиции, по возрасту всего на три года старше Кюэнде.
Все началось так же, как и в Лозанне, с той лишь разницей, что на этот раз в полицию не поступила анонимка.
Однажды в четыре часа утра (а значит, в то самое время, когда нашли тело в Булонском лесу) полицейский остановил молодого человека, несшего большой сверток. Это произошло совершенно случайно. Задержанный бросился бежать.
В свертке были меховые шкурки, и Кюэнде отказался объяснить, откуда у него этот странный товар.
- Куда вы шли с ним?
- Сам не знаю.
- Откуда у вас это? Скажите!
- Ничего не могу вам сказать.
Было установлено, что шкурки принадлежали скорняку с улицы Фран-Буржуа.
Кюэнде жил тогда на улице Сент-Антуан, в ста метрах от площади Бастилии, и в его комнате было найдено - так же, как и в Лозанне, большое количество самых разнообразных вещей.
- Кому вы продавали свою добычу?
- Никому.
Это звучало неправдоподобно, но все-таки не удалось установить никаких связей между неразговорчивым швейцарцем и кем-нибудь из известных полиции скупщиков краденого.
Этот случай заинтересовал Мегрэ до такой степени, что он добился от своего тогдашнего начальника комиссара Гулло, чтобы арестованного показали врачу. Медицинское заключение гласило: "Тип явно антиобщественный. Умственное развитие выше среднего. Эмоциональные реакции нормальны".
Кюэнде повезло: его тогда защищал по назначению молодой адвокат метр Гамбье, который через какое-то время стал одним из светил французской адвокатуры, поэтому он получил небольшой срок.
Сначала он отсиживал его в тюрме Сайте, позднее был переведен во Френ, где провел год; и здесь тоже вел себя безупречно - в награду срок сократили на несколько месяцев.
В то время, когда Кюэнде находился в заключении, от несчастного случая погиб его отец. Как-то в субботу он возвращался домой пьяный, не включив фары мотоцикла, и сзади на него наехал автомобиль.
Оноре вызвал в Париж мать; женщина, которая до этого не высовывала носа из спокойной швейцарской деревеньки Сенарклен, внезапно оказалась в самом центре шумной улицы Муфтар.
Не была ли и она своего рода феноменом? Огромный город должен был будить в ней робость, подавлять своей величиной, а она вскоре так освоилась в своем квартале, что стала там очень популярной личностью.
Ее звали Жюстина, и вся улица Муфтар, от начала до конца, знала старую Жюстину с хитрыми глазками и протяжным, певучим голосом.
То, что сын сидел в тюряге, ничуть ее не конфузило.
- Каждому своя судьба суждена, - говорила она сентенциозно.
Еще дважды комиссар Мегрэ имел возможность заниматься личностью Оноре Кюэнде: второй раз в связи с крупной кражей драгоценностей на улице де ля Помп в районе Пасси.
Была ограблена роскошная квартира семьи Д., в которой, кроме хозяев, было три человека прислуги. Драгоценности лежали на туалетном столике в будуаре, примыкающем к спальне супругов Д. Двери в будуар были всю ночь открыты.
Ни сам хозяин, ни его жена ничего не слышали. Горничная, которая спала в своей комнатке на том же этаже, уверяла, что входные двери она закрыла на ключ и что, когда пришла утром, они были заперты. Никаких следов взлома. Ни одного отпечатка пальцев.
Апартаменты семьи Д. находились на четвертом этаже и не имели балкона, не могло быть, значит, и речи о том, чтобы кто-то пробрался снаружи в будуар, например, из соседней квартиры.
Это была пятая или шестая кража одного типа в течение трех лет; газеты много писали об этом, называя грабителя "взломщиком-привидением".
Мегрэ прекрасно узнал той весной всю улицу де ля Помп. Он ходил один, в разное время дня, из квартиры в квартиру и скрупулезно расспрашивал не только консьержек, но и жильцов этих домов, и продавцов местных магазинчиков, и прислугу.
И именно тогда благодаря случаю или, скорее, благодаря собственной настойчивости или упорству, он наткнулся на Кюэнде.
В доме напротив того, в котором была совершена кража, комнатку на шестом этаже с окнами, выходившими на улицу, снял недавно какой-то мужчина.