Пуля в лаборатории. Что касается бедняги Марсиа, то смерть наступила почти сразу от внутреннего кровоизлияния.
— Он потерял много крови?
— Очень мало…
— У него было больное сердце?
— Бурде этого не сказал. Хотите, я ему позвоню?
— Я сам позвоню. Я буду у себя, наверное, после полудня. Если узнаешь что-нибудь новое, позвони мне.
Через несколько минут он уже говорил по телефону с доктором Бурде.
— Вам, вероятно, удалось поспать, — сказал он Мегрэ. — А вот я работал до девяти утра, потом мне принесли еще одного пациента, вернее, пациентку.
— Скажите, доктор, вы чего-нибудь не заметили помимо раны, ну, допустим, симптомов болезни?
— Нет. Это был здоровый человек, прекрасно сохранившийся для своего возраста…
— А сердце?
— Насколько я могу судить, сердце было в хорошем состоянии…
— Благодарю вас, доктор.
Но ведь Лина, белокурая жена Марсиа, сказала, что время от времени ее муж ходил на консультацию к профессору Жардену. Он позвонил профессору домой, но, не застав, связался с больницей.
— Извините за беспокойство, господин профессор…
Говорит комиссар Мегрэ. Кажется, сегодня ночью умер один из ваших пациентов… Ужасная смерть… Я говорю о Морисе Марсиа…
— Хозяин ресторана на Монмартре?
— Да.
— Я консультировал его один-единственный раз. По-моему, он собирался застраховать свою жизнь и перед официальным врачебным осмотром захотел показаться врачу по своему выбору.
— И что же?
— Сердце прекрасное.
— Благодарю вас…
— Ну что, — спросила мадам Мегрэ. — Он был болен?
— Нет.
— Почему же его жена тебе сказала?
— Я знаю не больше, чем ты. Дай мне еще чашку кофе.
— Что тебе хочется на обед?
Он еще не забыл о беспокоившей его ночью тяжести в желудке.
— Ветчину, картошку с маслом и зеленый салат…
— И это все? Ты объелся моими цесарками?
— Да нет… Просто мы с Пардоном слишком налегли на сливянку… Не считая того, что вино…
Он поднялся, вздыхая, и зажег свою первую трубку, потом расположился у открытого окна. Не прошло и десяти минут, как зазвонил телефон.
— Алло, шеф! Это Жанвье. Ко мне только что приехал инспектор Луи из IX округа… Он надеялся повидать вас… Похоже, он хочет рассказать вам что-то интересное… Он спрашивает, можно ли прийти днем.
— Пусть приходит ко мне в кабинет к двум…
Луи — странный человек. Он стал вдовцом лет пятнадцать назад и до сих пор одевался во все черное, словно все еще носил траур по жене. Коллеги между собой называли его Вдовцом.
Он никогда не смеялся и не шутил. Если дежурил у себя в кабинете, то работал без передышки. Поскольку он не курил, то даже не тратил время на то, чтобы раскурить трубку или зажечь сигарету.
Чаще всего он работал вне стен полиции и, как правило, по ночам. Он знал как свои пять пальцев квартал Пигаль.
Если Луи вызывал к себе на допрос проститутку или сутенера, то всегда имел на то веские основания. Поэтому местная публика поглядывала на него с опаской.
Он безвыездно жил в квартире по другую сторону бульвара, на улице Лепик. Он и родился в этом квартале. Его часто видели в магазинах, куда он сам ходил за покупками.
Он доподлинно знал родословную всей местной шпаны, историю всех девиц легкого поведения.
Луи заходил в бары, никогда не снимая шляпы, неизменно заказывал бутылочку виши и долго сидел, поглядывая на посетителей. Иногда обращался к бармену:
«А я и не знал, что Фрэнсис вернулся из Тулона». — «Вы точно знаете?» — «Он сейчас заметил меня и скрылся в туалете». — «Я еще его не видел… Странно… Обычно, приехав в Париж, он заходит поприветствовать меня». — «Вероятно, я его спугнул». — «С кем он был?» — «С Мадлен». — «Это его прежняя».
Луи никогда ничего не записывал, но тем не менее имена, фамилии и прозвища всех этих дам и господ хранились в его памяти, как в хорошей картотеке.
Улица Фонтен относилась к его участку и, должно быть, он знал о месье Морисе намного больше, чем Мегрэ и все остальные. Кроме того, раз он сам явился на набережную Орфевр, то, наверное, не случайно. Ведь он был человеком робким.
Луи прекрасно понимал, что выше звания инспектора ему не подняться, и благоразумно смирился с этим, работая не за страх, а за совесть. Работа была единственной его страстью, и он посвятил ей всю свою жизнь.
— Я спущусь купить ветчины… — сказала мадам Мегрэ.
Мегрэ смотрел, как она шла в сторону улицы Серван.
Ему повезло с женой, и он благодарно улыбнулся.
Сколько времени успели прожить супруги Луи, пока жена не попала под автобус? Наверное, несколько лет, не больше. Ведь тогда ему было всего тридцать. В тот день он, как и сейчас Мегрэ, смотрел в окно и несчастный случай произошел прямо у него на глазах.
Мегрэ постучал по дереву, хотя у него не было такой привычки, и не отошел от окна, пока не убедился, что жена снова пересекла бульвар и вошла в парадное.
Луи — не имя, а фамилия инспектора. Раньше Мегрэ подумывал о том, чтобы взять его к себе в бригаду, но Луи был таким мрачным, что его приход мог бы отрицательно сказаться на общей атмосфере в группе инспекторов.
— Бедняга!
— Ты говоришь сам с собой?
— А что я сказал?
— Ты сказал: «бедняга». Ты думал о Марсиа?
— Нет, я вспомнил об одном человеке, который пятнадцать лет назад потерял жену и до сих пор носит траур.
— Неужели он одет во все черное?.. Нынче это не принято…
— Да, именно во все черное. Ему не важно, что думают о нем другие. Некоторые, увидев его впервые, принимают за духовное лицо и обращаются к нему: «отец».
— Ты не бреешься? Не будешь принимать ванну?
— Обязательно буду… Так приятно, когда не нужно никуда спешить…
И, докурив трубку, он пошел в ванную.
Глава 2
Окна в кабинете Мегрэ были открыты, и туда проникали дуновения свежего воздуха, доносился шум машин с моста Сен-Мишель.
Инспектор Луи сидел на краешке стула, который любезно предложил ему комиссар. Движения его были такими замедленными, что казались почти торжественными, как и его черное одеяние, особенно бросавшееся в глаза в этот весенний день.
— Благодарю вас, господин дивизионный комиссар, за то, что вы согласились меня принять…
На его нежной, молочно-белой, как у женщины, коже резко выделялись густые черные усы, губы были красные, словно накрашенные, но тем не менее в его облике не чувствовалось ничего женственного.
Видимо, он был робким уже в школе, из тех, кто краснеет и заикается, стоит учителю задать ему какой-нибудь вопрос.
— Я хотел, с вашего разрешения, спросить вас…
— Пожалуйста.
— Тело обнаружено на авеню Жюно, значит, следствие будут вести инспекторы XVIII округа?
Прежде чем ответить, Мегрэ пришлось подумать.
— Они, конечно, станут допрашивать случайных свидетелей, будут искать машину, которая среди ночи остановилась на авеню Жюно, вызовут старого художника, который известил полицию, и других соседей.
— А дальнейшее следствие?
— Как вам известно, это уже дело бригады уголовной полиции, но это не помешает нам просить и принимать помощь инспекторов данного округа. Вы ведь хорошо знаете Монмартр, не так ли?
— Там родился и живу до сих пор.
— Вы были знакомы с Морисом Марсиа?
— И с ним, и с его служащими.
Луи покраснел. Он должен был сделать над собой усилие, чтобы сказать то, что собирался.
— Видите ли, главным образом я работаю по ночам.
В результате я стал прекрасно ориентироваться в этом мире. На Пигаль ко мне привыкли. Я перекидываюсь несколькими словами то с одним, то с другим… Захожу в бары, в кабаре, где, не дожидаясь моей просьбы, мне приносят бутылочку виши.
— Полагаю, раз вы пришли ко мне, значит, у вас есть какие-то соображения по делу об убийстве Марсиа.