— Я ничего не знаю.
Подняв воротник пальто и засунув руки в карманы, Мегрэ пошел вниз по улице. Он слышал еще, как за его спиной несколько раз щелкнули затворы фотоаппаратов, и понял, что за неимением лучшего репортеры снимали его.
Отойдя немного, он обернулся: толпа начала расходиться.
На улице Коленкур он зашел в первое попавшееся бистро и заказал себе грог, чтобы согреться.
— Да, будьте любезны, еще три жетона для автомата.
Предварительно отхлебнув грога, Мегрэ зашел в кабину и набрал номер Биша.
Как и следовало ожидать, его долго соединяли со всеми отделениями подряд, пока, наконец, он не услышал в трубке знакомый голос старшей, медсестры из хирургического.
— Нет, не умер. У него сейчас дежурит практикант-ординатор, а ваш инспектор прогуливается по коридору… Да… Нет, этого я не могу вам сказать, мало ли что может случиться… Вот сейчас ко мне зашел кто-то из ваших… Хорошо…
Немного успокоенный, Мегрэ повесил трубку. Затем он позвонил на Кэ-дез-Орфевр.
— Лапуэнт вернулся?
— Здесь. Дозванивается на авеню Жюно — думает, что вы еще там.
— Это вы, шеф? — донесся до него голос Лапуэнта. — Институт красоты я сразу нашел. На авеню Матиньон только один такой. Первоклассное заведение, там священнодействует некий Марселин, кумир парижанок. Маринетта Ожье сегодня на работу не вышла, ее подруги очень удивлены, она тут слывет девушкой работящей и примерного поведения. О своих отношениях с инспектором она никому не рассказывала. Есть у нее женатый брат, живет он в пригороде, где-то в Ванве, точный адрес я пока не узнал… Работает в страховой компании «Братская помощь». Маринетта иногда звонила ему на работу… Я заглянул в справочник, это на улице Ле-Пелетье… Прежде чем ехать туда, я решил поговорить с вами…
— Жанвье там? — спросил Мегрэ.
— Да, печатает донесение.
— Спроси его: что-нибудь серьезное? А то мне все-таки хотелось бы, чтобы ты выспался и был в моем распоряжении, как только понадобишься…
Молчание. Потом Лапуэнт произнес упавшим голосом:
— Он говорит — ничего особенного…
— Тогда введи быстренько его в курс дела. Пусть съездит на улицу Ле-Пелетье и постарается разузнать, куда могла деться Маринетта.
В кафе вошло еще несколько человек — как видно, постоянных клиентов: их обслуживали, не ожидая заказа. Мегрэ узнали: на телефонную будку то и дело поглядывали с любопытством.
Комиссар набрал номер квартиры Лоньона. Как он и ожидал, трубку сняла мадам Мегрэ.
— Где ты сейчас? — спросила она.
— Те, я в двух шагах, но не говори этого вслух. Ну, как она?
По молчанию в трубке он почувствовал, что жене неудобно говорить.
— Ну хорошо, тогда ты только отвечай. Мадам Лоньон, — конечно, слегла и посмотреть на нее — так ей еще хуже, чем мужу. Верно?
— Да, — ответила жена.
— Ну, нравится ей это или нет, скажи, что ты мне нужна, и приходи поскорей к «Маньеру».
— Пообедаем вместе?
Она не верила своим ушам. В субботние вечера или по воскресеньям случалось, что они обедали вместе в ресторане, но в будни, да еще в самый разгар очередного дела?!
Мегрэ допивал свой грог за стойкой. В бистро зашушукались.
И так всюду — куда ни придешь! Вот она, цена той рекламы, которую газеты создали ему против его воли. Поработай-ка в такой обстановке!
Кто-то, не глядя на него, сказал:
— Говорят, гангстеры кокнули Невезучего?
Другой таинственно прошептал в ответ:
— Если бы гангстеры!
Слухи об отношениях инспектора с Маринеттой уже облетели весь квартал.
Под любопытными взглядами посетителей Мегрэ расплатился и, выйдя из бистро, пошел к «Маньеру».
В этом ресторанчике, неподалеку от каменной лестницы, спускавшейся с Монмартрского холма, собиралась вся «знать» квартала — актрисы, художники, литераторы. К знаменитостям здесь привыкли.
Час для завсегдатаев был еще ранний, и большинство столиков пустовало, только у стойки бара несколько человек сидели на высоких табуретках Мегрэ снял намокшее пальто и шляпу и, облегченно вздохнув, опустился на диванчик у окна. Он успел не торопясь набить трубку и уже раскуривал ее, задумчиво глядя в окно, когда увидел мадам Мегрэ. Она переходила улицу, наклонив раскрытый зонтик, который чем-то напоминал рыцарский щит.
— Гляжу на тебя, и не верится как-то… Последний раз мы здесь были лет пятнадцать назад, зашли после театра… Помнишь?
— Да, помню… Что тебе заказать?
Он протянул ей меню.
— Ну, ты, конечно, закажешь свои вечные сосиски… А я вот разорю тебя и возьму омара под майонезом.
Они подождали, пока принесли закуску и бутылку вина. За соседними столиками никого не было, окно запотело — уютно, тихо, тепло. Они были одни.
— Сейчас я чувствую себя одним из твоих сотрудников. Небось вот так ты сидишь с Люка или с Жанвье, когда звонишь мне домой и говоришь, чтобы я не ждала тебя к обеду.
— Да, но куда чаще я сижу как проклятый в кабинете и пробавляюсь весь день бутербродами да пивом. Ну ладно, рассказывай, что там у вас было…
— Ты ведь знаешь, я не люблю сплетничать, но…
— Говори все как есть.
— Ты мне часто рассказывал о ней и ее муже, и при этом ты всегда жалел только его. Признаться, мне казалось, что ты предвзято судишь…
— Ну, а теперь?
— Да ее жалеть нечего, хотя она и не виновата, что уродилась такая!
Прихожу — она лежит, у кровати консьержка и старуха соседка. Старуха все время перебирает четки… Сама Лоньонша выглядит ужасно, кажется, вот-вот помрет… Доктора он и, разумеется, еще до моего прихода вызвали.
— Она удивилась, что ты пришла?
— Боже мой, что она понесла, как только меня увидела… «Теперь-то, говорит, — ваш муженек по крайней мере не будет больше преследовать моего Шарля. Он еще пожалеет, что не взял его на Кэ-дез-Орфевр…» Сначала мне было не по себе. Но, к счастью, скоро пришел доктор, такой иронический, невозмутимый старичок.
Для обоих этот обед в пустом ресторане был настоящим праздником. Как он отличался от будничной семейной трапезы дома, на бульваре Ришар-Ленуар!
Особенно возбуждена была мадам Мегрэ, глаза ее блестели, она раскраснелась, говорила быстрей обычного.
Когда они обедали или завтракали дома, говорил Мегрэ, а она слушала. Что интересного расскажешь о домашних делах! Но сегодня все было наоборот: она говорила без умолку, польщенная вниманием мужа.
— Тебе интересно?
— Очень! Продолжай.
— Доктор осмотрел ее и сделал мне знак выйти за ним в прихожую. Там мы поговорили вполголоса. Он, кажется, удивился, застав меня в этом доме, и даже спросил, действительно ли я жена комиссара Мегрэ. Я ему все объяснила.
Ну, ты понимаешь, что я ему сказала… «Это делает вам честь, мадам, проворчал старичок, — ценю ваши чувства, но считаю своим долгом предупредить вас… Не скажу, конечно, что у мадам Лоньон железное здоровье, но смею вас уверить, никаких серьезных болезней у нее нет… Вот уже десять лет я ее „лечу“… И не я один… Время от времени она вызывает кого-нибудь из моих коллег, требуя во что бы то ни стало угрожающего диагноза. А когда я рекомендую ей проконсультироваться с психиатром или невропатологом, она возмущается, кричит, что не сумасшедшая и что я ничего не смыслю в болезнях…
Кто ее знает, быть может, она, как и многие истерички, ненавидит мужа. Не может простить ему, что он остался участковым инспектором, и подсознательно мстит ему на свой лад: притворяется больной, заставляет его ухаживать за ней и заниматься хозяйством. Одним словом, не дает ему житья. То, что вы пришли к ней утром, — это понятно. Но смотрите, если вы и дальше будете ей потакать, то так легко потом от нее не избавитесь!» Ну и вот, когда доктор ушел, я тут же позвонила в клинику, а ей сказала, что Лоньону значительно лучше. Конечно, я перехватила немного, но греха тут нет, ведь жалеет-то она только себя, а не мужа…