Как-то я стоял на набережной Шарантон, неподалеку от конторы, и вдруг увидел, что туда входит Лилиан. Значит, до этого она побывала на авеню Опера. Я же говорил ей, что меня туда перевели. Лилиан задержалась. Через некоторое время во двор вышла Анна-Мари. Я понял, что происходит в кабинете Шабю. Я не ревнив. Но это была новая пощечина: Шабю вел себя так, словно весь мир, все на свете принадлежало ему одному. И опять я невольно пробормотал: "Я его убью..." - Потом отошел подальше, чтобы не попасться на глаза Лилиан.
- А когда вы впервые пришли на улицу Фортюни?
- В конце ноября. У меня не было денег даже на билет в метро.- Пигу горько усмехнулся.- Знаете, довольно противная штука, когда у тебя ни гроша в кармане и ты начинаешь сознавать, что никогда уже не будешь жить по-человечески. На рынке встречаешь, как правило, стариков. А если увидишь молодого, так взгляд у него такой же обреченный, как у старика. И у меня такой?
- Не нахожу.
- Странно! Я ведь стал, как все они... Воспоминание о пощечине мучило меня. Шабю не следовало этого делать. Слова я, может, и забыл бы, даже самые оскорбительные, самые унизительные. Но пощечину! Он влепил ее мне как нашкодившему мальчишке.
- Знали вы в среду, когда направлялись на улицу Фортюни, что на этот раз все будет кончено?
- Раз уж я пришел к вам, так не для того, чтобы лукавить. Я не знал, что стану убийцей. Клянусь, не знал. Можете мне поверить. Вас я не собираюсь обманывать.
- Попытайтесь вспомнить, что вы в тот момент чувствовали?
- Только одно - что дальше так продолжаться не может. Я уже скатился на самое дно. Не сегодня - завтра попаду в облаву или заболею, меня свезут в больницу - и конец всему. Что-то должно было произойти.
- Что же именно?
- Я мог бы вернуть пощечину, если он выйдет с Анной-Мари, я шагну вперед... Пигу опустил голову.
- Впрочем, нет: он гораздо сильнее...
Я прождал до девяти часов, пока не зажгли свет в парадном. Шабю вышел один. Пистолет лежал у меня в кармане. Я выхватил его и, не целясь, выстрелил в упор - раз, два, три, не помню сколько.
- Четыре раза.
- Первой моей мыслью было остаться на месте и ждать полицию. Но я испугался, что меня изобьют, и побежал к метро на авеню Вилье. Никто за мной не погнался. Опомнился я на рынке и сразу нанялся на разгрузку овощей. Оставаться наедине с самим собой было невыносимо... Ну вот, господин комиссар, кажется, все.
- А что побудило вас звонить мне по телефону?
- Не знаю. Я чувствовал себя бесконечно одиноким. Думал, что никто никогда не поймет моих переживаний. Мне приходилось не раз читать о вас в газетах, и вдруг мне захотелось повидать вас прежде, чем умереть. Я ведь уже решил пустить себе пулю в лоб. А потом сказал себе: "Ну, сделай попытку!" И все равно боялся, не вас, а ваших полицейских.
- Мои люди рукоприкладством не занимаются.
- Но об этом поговаривают.
- Мало ли что болтают! Выкурите еще сигарету. Вам все еще страшно?
- Теперь - нет. Все-таки я вам позвонил. Потом, второй раз. Почти сразу после этого написал из кафе на бульваре дю Пале. Мне показалось, что вы почти рядом и одновременно где-то далеко. Вы, как и Шабю, ездите на машине, и мне приходилось заранее угадывать, куда направляетесь. Так я подстерег вас у конторы на набережной Шарантон. Анна-Мари неизбежно должна была рассказать вам обо мне. Я не мог себе представить, что она не расскажет всего в первый же день. Правда, моя история стала для нее уже далеким прошлым, дело-то было еще в июне. Я видел вас и на площади Вогезов, и на набережной Орфевр. Я убеждал себя, что прятаться бесполезно, все равно меня найдут и арестуют. Ведь вы недолго бы с этим тянули?
- Если бы вы еще одну ночь провели на рынке, вас наверняка забрали бы. Полиция узнала о ночлежке "Лебедь", где вы обитали. А не то вас задержали бы в каком-нибудь ночном кабачке. Вы не запили?
- Нет.
- Редко случается, чтобы человек при таких обстоятельствах не запил.
- Меня постоянно тянуло войти в здание Уголовной полиции. Но я говорил себе, что еще не известно, в чьи руки я попаду, что меня вообще даже близко к вам не подпустят. Тогда-то я и пошел на бульвар Ришар-Ленуар.
- Я вас увидел.
- Я тоже вас увидел. Хотел сразу же подняться и позвонить, но в освещенном окне вы показались в своем халате таким огромным, что меня охватил панический страх, и я бросился бежать. Несколько часов бродил по кварталу. Раз пять проходил мимо ваших окон, но свет уже был погашен.
- Ну что ж, все ясно. Вы позволите? Мегрэ снова набрал номер коммутатора на набережной Орфевр.
- Лапуэнта, пожалуйста. Алло! Все вернулись? Кто там с тобой?
- Дежурит Люка. Сейчас пришел Жанвье.
- Приезжайте вдвоем. В закрытой машине.
- Они меня увезут? - спросил Пигу, когда Мегрэ повесил трубку.
- Это необходимо.
- Понимаю. И все-таки жутко, как будто идешь рвать зубы.
Он убил человека. Добровольно отдал себя в руки полиции. И все-таки преобладающим его чувством был страх. Страх перед побоями и жестокостью. Едва ли он сейчас думал о своем преступлении. Мегрэ вспомнил мальчишку Стирнэ, который нанес своей бабке пятнадцать ударов кочергой и так же искренне уверял его: "Я сделал это не нарочно". Комиссар пристально посмотрел на Пигу, словно хотел проникнуть в самую глубину его души. Пигу встревожил этот взгляд. Бухгалтер смутился.
- Вы хотите меня еще о чем-нибудь спросить?
- Пожалуй, нет.
Какой смысл спрашивать, жалеет ли он о том, что совершилось на улице Фортюни? Его, несомненно, спросят об этом на суде. И если он скажет правду, она вызовет различную реакцию у присяжных и, может быть, неодобрительный гул в зале.
Они долго молчали, Мегрэ допил свой стакан. Послышался шум подъезжавшей машины. Она остановилась у подъезда. Хлопнула дверца, потом другая. Мегрэ раскурил последнюю трубку - скорее чтобы побороть волнение, чем из потребности в табаке. Потом услышал шаги на лестнице и пошел отворять дверь. Вошедшие в комнату Жанвье и Лапуэнт удивленно смотрели на синеватое облачко дыма, клубившееся вокруг лампы под потолком.
- Знакомьтесь, ребята! Жильбер Пигу. У нас был долгий разговор. Завтра проведем официальный допрос.
Пигу, несколько успокоенный, разглядывал помощников Мегрэ. Они совсем не походили на тех, кто избивает людей.
- Отвезите его на набережную и дайте несколько часов поспать. Я приеду попозже.
Лапуэнт сделал Мегрэ знак, который тот не сразу понял, потому что валился от усталости с ног. Инспектор показывал глазами на запястья рук Пигу: "Наручники надеть?"
Мегрэ повернулся к бухгалтеру:
- Вам доверяют,- тихо сказал он,- но так положено. Их снимут, как только вы приедете на место.
На лестнице Пигу обернулся. В его глазах блестели слезы. Он еще раз посмотрел на комиссара, словно хотел набраться мужества.
Но не к самому ли Мегрэ относился его сочувственный взгляд?