Ни Жюдель, ни Мегрэ не ожидали того, что произошло. Человек медленно перевел взгляд на комиссара, как будто изучая его лицо, и произнес наконец все тем же тихим голосом:
- Мне нечего сказать.
И тогда Мегрэ неожиданно спросил:
- Это вы убили Каласа?
И Дьедонне Пап повторил, покачав головой:
- Мне нечего сказать.
7. Кот г-жи Калас
Мегрэ приступил к десерту, когда до него дошло, что жена наблюдает за ним с чуть насмешливой материнской улыбкой. Он сделал вид, что ничего не замечает, и уткнулся носом в тарелку. Проглотив несколько ложек взбитых сливок, он поднял глаза.
- У меня пятно на носу? - проворчал он.
- Нет.
- Тогда почему ты смеешься?
- Я не смеюсь. Я улыбаюсь.
- Довольно ехидно... Что во мне смешного?
- Ничего смешного, Жюль.
По имени она его называла только в минуту душевной растроганности.
- Тогда в чем дело?
- Ты отдаешь себе отчет, что не сказал ни слова с тех пор, как сел за стол?
Нет, он не отдавал себе в этом отчета.
- Можешь ты сказать, что сейчас ел? Он ответил нарочито ворчливым тоном:
- Бараньи почки.
- А до этого?
- Суп.
- С чем?
- Не помню. Кажется, с овощами.
- Это все из-за той женщины ты так мучаешься? Обычно г-жа Мегрэ знала о делах мужа только из газет.
- Ты считаешь, что она не убивала? Он передернул плечами, как бы желая избавиться от навязчивой мысли:
- Я ничего не знаю.
- Наверное, его убил Дьедонне Пап, а она была сообщницей?
Ему хотелось ответить, что это не имеет никакого значения. В самом деле, ему было совершенно безразлично, кто убил. Главное - понять. А он не только все еще не понимал, но, напротив, чем больше знакомился с участниками этой истории, тем больше запутывался. Поэтому он и отправился домой обедать, а не сидел сейчас в кабинете, прикованный к делу: ему хотелось отвлечься, погрузиться в повседневную домашнюю жизнь, чтобы взглянуть потом новыми глазами на главных героев драмы.
Вместо этого он, как сейчас заметила жена, просидел весь обед молча, ни на минуту не переставая думать о г-же Калас, о Папе и об Антуане.
Нечасто приходилось ему чувствовать себя столь далеким от решения вопроса. Точнее, редко когда вопрос стоял перед ним столь необычным образом.
Типов преступлений не так уж много. В общих чертах их можно разделить на несколько больших категорий.
Преступления, совершенные профессиональными преступниками, легко раскрываются полицией. Если, допустим, некий тип из банды корсиканцев пристукнул в каком-то баре представителя банды марсельцев, то для набережной Орфевр это чисто математическая задача, решение которой не выходит за рамки служебной рутины.
Пусть один или два сбившихся с пути молодчика ограбят хозяйку табачной лавчонки или инкассатора банка - охота за ними тоже имеет свои правила.
В преступлениях на почве чувственных побуждений всегда известно, куда идти и как действовать.
Наконец, когда имеешь дело с преступлением на почве корысти, например из-за наследства, страховки или более сложного плана, цель которого всегда захват имущества жертвы, тоже чувствуешь себя уверенно, как только выяснишь мотив преступления.
Именно корыстными побуждениями и хотел объяснить дело Каласа следователь Комельо, потому что, по его понятиям, сложная внутренняя жизнь являлась привилегией людей его круга, а не обитателей набережной Вальми.
Дьедонне Пап был любовником г-жи Калас, вот они и избавились от мужа, чтобы разом освободиться и завладеть его деньгами.
- Но они любовники уже целых десять лет, - возражал Мегрэ. - Почему они так долго ждали?
У следователя была своя версия. Калас мог получить крупную сумму, либо любовники ждали благоприятного случая, либо г-жа Калас еще раз поругалась с мужем и решила, что с нее хватит, либо...
- А если мы докажем, что, кроме своего жалкого бистро, Калас не имел денег?
- Остается бистро. Папу надоело работать в фирме "Зенит", и он захотел провести остаток жизни в мягких туфлях, в уюте маленького кафе.
Только это возражение имело какую-то силу в глазах Мегрэ.
- А Антуан Кристен?
В самом деле, теперь в руках следователя уже два возможных преступника. Кристен тоже был любовником Алины Калас и еще больше, чем Пап, нуждался в деньгах.
- Те двое пользовались им в своих целях. Вот увидите, мы откроем, что он был их сообщником.
Вот чем становилась эта история после перемещения с набережной Вальми в кабинет Комельо. А пока истина выйдет на свет, за решеткой сидели трое.
Мегрэ был угрюм и сердит на себя тем больше, что он не попытался противиться Комельо, а уступил ему - из лени, из страха перед неприятностями.
С первых шагов работы в полиции Мегрэ знал - сначала от старших, а потом по собственному опыту, - что нельзя приступать к допросу подозреваемого, не имея ясного представления о деле. Ведь допрос заключается не в том, чтобы повторить недоказанные обвинения в надежде, что после нескольких часов подобной обработки человек во всем признается. Даже самый ограниченный из обвиняемых наделен как бы шестым чувством и сразу понимает, есть ли у полиции солидные доводы или она действует наобум.
Мегрэ всегда предпочитал не спешить. В трудных случаях, когда он не был уверен в себе, комиссару случалось оставлять подозреваемого на свободе столько времени, сколько требовали интересы дела. Конечно, это было связано с риском, но Мегрэ неизменно сопутствовал успех. Комиссар любил повторять, что человек, за которым долго следит полиция, при аресте испытывает облегчение: теперь ему ясно, как себя вести. Он больше не мучается вопросом, не следят ли за ним, не подозревают ли его, не подстраивают ли ему ловушку. Его обвиняют. Следовательно, он защищается. И отныне он под охраной закона. Находясь в тюрьме, он делается личностью почти священной. Все, что направлено против него, должно соответствовать ряду строгих правил.
Алина Калас это блистательно продемонстрировала. Очутившись в кабинете следователя, она не проронила ни слова. С таким же успехом Комельо мог бы беседовать с одним из камней, что перевозили братья Нод.
- Мне нечего вам сказать, - только и произнесла она своим бесстрастным голосом.
А так как Комельо забросал ее вопросами, она добавила:
- Вы не имеете права допрашивать меня без адвоката.
- Назовите имя своего адвоката.
- У меня его нет.
- Вот список членов парижской коллегии. Выбирайте.
- Я их не знаю.
- Назовите любое имя.
- У меня нет денег.
Пришлось назначать официального защитника, а это требовало дополнительного времени для ряда формальностей.
В конце дня Комельо вызвал к себе также Антуана Кристена. Рассыльный, несколько часов отбивавшийся от вопросов Лапуэнта, не сказал ничего нового и Комельо.
- Я не убивал Каласа. Я не был на набережной Вальми в субботу после полудня. Я не сдавал чемодан в камеру хранения. Кладовщик врет или ошибается.
Все это время мать Антуана с красными от слез глазами, стиснув в руке комочек платка, ждала в коридоре уголовной полиции. Разговаривать с ней выходил Лапуэнт. Потом его сменил Люкас. Женщина твердила, что хочет видеть комиссара Мегрэ.
С простыми людьми это обычная история: они думают, что ничего не добьются от подчиненных, и во что бы то ни стало хотят говорить с главным начальником.
Но комиссар не мог ее принять: в тот самый миг он выходил из кафе на набережной Вальми вместе с Жюделем и Дьедонне Папом.
- Закроешь потом дверь и принесешь ключ на Набережную, - сказал он Мерсу.
Втроем они перешли мост через канал и очутились на набережной Жемап. Улица Эклюз-Сен-Мартен была отсюда в двух шагах, в тихом, провинциального типа квартале за больницей Св. Людовика. Пап был без наручников. Мегрэ понимал, что такой человек не бросится наутек.