Пап вел себя со спокойным достоинством, роднившим его с г-жой Калас. Лицо его выражало грустную покорность судьбе. Он почти не разговаривал. Должно быть, он никогда не говорил много. В ответ на вопросы произносил лишь самые необходимые слова, а иногда не отвечал вовсе и только смотрел на комиссара. Цвет его глаз напоминал голубую лаванду.
Жил он в старом шестиэтажном доме довольно комфортабельного и приличного вида. Они прошли, не останавливаясь, мимо консьержки и поднялись на третий этаж. Пап открыл дверь слева.
Квартира его состояла из столовой, спальни и кухни, не считая кладовой, где комиссар не без удивления увидел ванну. Обстановка была хоть и не вполне современной, но значительно менее старой, чем на набережной Вальми. В квартире царила идеальная чистота.
- У вас есть прислуга? - с удавлением спросил Мегрэ.
- Нет.
- Вы сами убираете квартиру? Пап не мог сдержать удовлетворенной улыбки, гордясь своим жилищем.
- И консьержка никогда не поднимается помочь вам?
За кухонным окном был подвешен шкафчик, набитый съестными припасами.
- Вы и готовите себе сами?
- Всегда.
В столовой над комодом висела увеличенная фотография г-жи Калас в позолоченной раме, какие встречаются в большинстве небогатых буржуазных семей; она придавала квартире уютный семейный вид.
Вспомнив, что на набережной Вальми не было ни единой фотографии, Мегрэ спросил:
- Откуда у вас это фото?
- Я сам его сделал своим аппаратом и отнес увеличить на бульвар Сен-Мартен.
Фотоаппарат был в ящике комода. На маленьком столике в углу кладовой стояли стеклянные бачки и флаконы с химикалиями для проявления пленки.
- Вы увлекаетесь фотографией?
- Да. Особенно пейзажами.
Действительно, осматривая вещи, Мегрэ нашел множество снимков с видами Парижа и окрестностей. На многих были сняты канал и Сена. Пап, наверно, затратил немало часов, дожидаясь запечатленных им редких световых эффектов.
- Какой костюм вы надевали, когда ездили к сестре?
- Синий.
Пап имел три костюма, включая тот, что был сейчас на нем.
- Заберите их, - сказал Мегрэ Жюделю. - Туфли тоже.
Он присоединил туда же грязное белье, найденное в плетеной корзине.
Перед уходом Мегрэ вспомнил, что видел в комнате клетку со щеглом.
- Вы знаете кого-нибудь, кто согласится взять к себе птицу?
- Думаю, консьержка охотно это сделает.
Мегрэ захватил с собой клетку. К консьержке ему стучать не пришлось.
- Уж не собираетесь ли вы забрать его с собой? - гневно закричала эта особа.
Консьержка говорила не о щегле, а о своем жильце. Она узнала Жюделя, работавшего в этом квартале. Может быть, узнала также Мегрэ. И она читала газеты.
- Такого человека, самого лучшего в мире, обвинять в злодействе!
Консьержка была низенькая, смуглая, неопрятная. Голос ее звучал пронзительно. Казалось, она вот-вот вцепится в них, как кошка, настолько она разъярилась.
- Не могли бы вы некоторое время позаботиться о птице?
- Посмотрим, что вам скажут жильцы и все жители квартала! А к вам, мсье Дьедонне, мы все будем приходить в тюрьму.
В известном возрасте у женщин из народа часто появляется своеобразный культ старых холостяков или вдовцов типа Дьедонне Папа из-за их размеренной жизни. Трое мужчин были уже далеко, а она все еще стояла на тротуаре, плакала и махала им вслед.
Мегрэ сказал Жюделю:
- Отнеси одежду и обувь Мерсу. Он знает, что с ними делать. Продолжайте наблюдение за домом на набережной Вальми.
Мегрэ организовал это наблюдение без особых намерений, просто для того, чтобы не давать впоследствии повода для упреков. Дьедонне Пап покорно ждал у края тротуара и, когда они тронулись в путь вдоль канала в поисках такси, старательно подлаживал свой шаг к шагу Мегрэ.
В машине он молчал, и Мегрэ ни о чем его не спрашивал. Набив трубку, комиссар протянул табак спутнику:
- Курите?
- Нет.
- А сигареты?
- Я вообще не курю.
Мегрэ все же задал вопрос, который, впрочем, не имел никакого отношения к смерти Каласа:
- Вы и не пьете?
- Нет.
Еще одна аномалия. Мегрэ было трудно увязать это с прочим. Г-жа Калас была алкоголичка, она начала пить давно, вероятно, еще до знакомства с Папом. Трезвый же человек обычно с трудом переносит присутствие пьющего.
Комиссар знал несколько пар, более или менее сходных с той, которую образовали г-жа Калас и Дьедонне Пап. В каждом из случаев, какие он мог припомнить, пили и мужчина, и женщина.
Все эти мысли и образы бессознательно проносились в его уме, когда он сидел за столом, а жена наблюдала за ним. Думал он и о многом другом.
Например, о матери Антуана. Он застал ее в коридоре уголовной полиции и проводил к себе в кабинет. К тому времени он уже передал подследственного Люкасу, сказав:
- Предупреди Комельо, что Пап здесь. Если следователь захочет поговорить с ним - проводи его в кабинет, если нет - отправь в предварилку.
Пап молча последовал за Люкасом в один из кабинетов, а Мегрэ удалился с матерью Антуана.
- Клянусь вам, господин комиссар, мой сын не мог этого сделать. Он ведь и мухи не обидит. Сейчас такая мода у молодежи - казаться сорвиголовами, но я-то его знаю: он просто ребенок.
- Я вам верю, сударыня.
- Если верите, верните мне его! Обещаю вам, я не выпущу его больше из дому по вечерам и не дам ему встречаться с женщинами. Подумать только, эта негодяйка - почти моя ровесница и не постыдилась связаться с мальчишкой, которому в матери годится! Чуяло мое сердце последнее время, что с ним что-то неладно. Когда я заметила, что он покупает косметику для волос, два раза на дню чистит зубы и от него даже духами стало пахнуть, я сказала себе...
- У вас нет других детей?
- Нет, господин комиссар, все мои заботы были о нем одном: ведь его отец умер от туберкулеза. Я все для него делала, господин комиссар. Если б только я могла его видеть, говорить с ним! Вы думаете, мне этого не разрешат? Не позволят матери увидеть сына?
Мегрэ мог только отослать ее к Комельо. Он сам понимал, что это не очень честно, но у него не было выбора. Она, вероятно, все еще сидела там, наверху, в коридоре, и Мегрэ не знал, примет ли ее в конце концов следователь.
Около шести вечера на набережную Орфевр вернулся Мере и передал Мегрэ ключ от бистро. Комиссар положил этот тяжелый, старинный ключ в карман, где уже лежал один - от квартиры Папа.
- Жюдель принес тебе одежду, обувь и белье?
- Да. Они у меня в лаборатории. Искать следы крови?
- В первую очередь. Может быть, завтра утром я тебя пошлю к нему на квартиру.
- Я приду еще поработать вечером, только схожу поем. Дело срочное?
Оно всегда было срочное. Если следствие затянется - следы утратят свежесть, а преступники успеют принять контрмеры.
- Где вы будете вечером?
- Пока не знаю. Уходя, оставь мне записку на столе. Мегрэ встал из-за стола, набил трубку и взглянул на кресло, раздумывая, что делать дальше. Г-жа Мегрэ рискнула предложить:
- А что, если ты сегодня отдохнешь? Не думай о работе. Почитай, а если хочешь, пойдем в кино, и завтра ты проснешься со свежей головой.
Он усмехнулся:
- Тебе хочется в кино?
- В "Модерне" идет неплохой фильм.
Жена поставила перед ним кофе. Не спеша он выпил его. Потом стал расхаживать по комнате, время от времени останавливаясь, чтобы поправить дорожку.
- Нет! - решил он наконец.
- Уходишь?
- Да.
Прежде чем надеть пальто, он налил себе стопку сливянки.
- Вернешься поздно?
- Не знаю. Вряд ли.
Потому, может быть, что он не ощущал важности предстоящего ему дела, он не взял такси, не вызвал машину с Набережной, а дошел до метро и доехал до станции Шато-Ландон.
Квартал снова приобрел свой тревожный ночной облик. Подозрительные тени скользили вдоль домов. На тротуарах застыли неподвижные женские фигуры, и аквамариновые огни баров делали их похожими на аквариумы.