- Вы даже не представляете, как я рад видеть вас, мосье Мегрэ...
Он протянул руку, маленькую белую руку - пухлую, словно без костей. По контрасту с обстановкой человек казался еще меньше, чем был на самом деле: миниатюрное, п'очти хрупкое и необычно подвижное существо. Но нет, худощавым его, пожалуй, назвать было нельзя. Напротив того, он казался скорее округлым, и все-таки ощущение невесомости, хрупкой неустойчивости оставалось.
' На улице Соссэ в Париже помещается Министерство внутренней безопасности.
- Проходите сюда, прошу вас... Пожалуйста, садитесь, где вам удобнее!
И он указал на рыжеватое кожаное кресло у письменного стола.
- Думаю, здесь будет лучше всего... Я ведь туговат на ухо.
И верно сказал Бувье, что Парандон - человек без возврата. В его голубых глазах, во всем облике сквозило что-то детское, и он прямо с восхищением смотрел на комиссара.
- Вы даже не представляете, как часто я думал о вас... Когда вы расследуете очередное дело, я пожираю огромное количество газет, чтобы ничего не упустить... Можно даже сказать, что я слежу за вашими выводами.
Мегрэ чувствовал себя неловко. Он свыкся, в конце концов, с любопытством публики, но энтузиазм такого человека, как Парандон, Явно его смущал.
- Я делаю выводы, какие на моем месте сделали бы все и каждый.
- Каждый, может быть... Но понятие "все" не существует... Это миф... А вот уголовный кодекс, судьи, присяжные - это уже не миф. И те же самые присяжные, которые еще вчера были как все, сегодня, попадая в зал заседаний, становятся совсем иными.
На Парандоне был темно-серый костюм. И оттого, что -этот маленький человек был одет в темное, он выглядел еще нелепей за огромным письменным столом. И все же он не казался смешным. И совсем не наивное выражение скрывалось в его взгляде за толстыми очками.
В школьные годы Парандон, быть может, страдал оттого, что его называли недомерком, но потом смирился и теперь походил на добродушного гнома, который должен сдерживать свою порывистость.
- Можно задать вам нескромный вопрос?.. В каком возрасте вы стали понимать людей?.. Я имею в виду тех, кого называют преступниками...
Зардевшись от смущения, Мегрэ пробормотал:
- Не знаю... Я даже не уверен, что понимаю их...
- Как же!.. Что вы!.. И они это прекрасно чувствуют... Это, если хотите знать, одна из причин, побуждающих к признанию...
- Но ведь так бывает и у моих коллег.
- Я мог бы доказать обратное, напомнив вам немало фактов, но не буду вам надоедать... Вы учились на медицинском, не так ли?
- Да, но только два года...
- Судя по тому, что я читал, вам пришлось после смерти отца бросить занятия и перейти на службу в полицию.
Положение Мегрэ становилось все более и более щекотливым, почти смешным. Ведь он явился сюда, чтобы задавать вопросы, а вместо этого допрашивали его самого.
- Эта перемена не говорит о вашем двойном призвании, - продолжал Парандон, - а скорее о разных воплощениях одной и той же личности. Простите меня... Я буквально с ходу на вас набросился... Но я ожидал вас с таким нетерпением... Я готов был бежать к двери, как только услышал ваш звонок, но жена была бы недовольна, она старается соблюдать этикет.
Последние слова он произнес полушепотом и, указывая на портрет, на котором во весь рост был изображен важный чиновник в судейской мантии, выдохнул:
- Мой тесть...
- Председатель кассационного суда Гассен де Болье.
- Вы знаете?
Теперь Парандон казался Мегрэ настолько ребячливым, что он предпочел признаться:
- Перед тем, как прийти к вам, я навел справки...
- Вам отзывались о нем плохо?
- Говорили, будто это был видный деятель...
- Вот-вот! Видный деятель!.. Вы читали труды Анри Эя?..
- Просматривал его учебник психиатрии.
- А Санжэ?.. Леви-Валанси?.. Максвелла?..
И он указал рукой на книжную полку, на которой красовались эти авторы - психиатры, никогда не занимавшиеся морским правом. Мегрэ успел заметить на корешках книг и другие имена; фамилии одних встречались ему в известиях международного общества криминологии, работы других ему действительно доводилось читать. Лагаш, Рюиссан, Жениль-Перрен...
- Вы не курите? - вдруг спросил с удивлением хозяин.- А я-то считал, что у вас всегда в зубах трубка.
- Если позволите...
- Чего бы вам предложить? Коньяк у меня заурядный, зато арманьяк4 сорокалетней выдержки.
Он быстро подошел к стене, где между рядами книг был вделан бар. Там стояло десятка два бутылок и рюмки разных размеров.
- Спасибо... Но совсем немножко...
- Моя жена разрешает мне один глоток, да и то лишь в торжественных случаях. Она считает, что у меня слабая печень. И вообще, послушать ее, так у меня нет ни одного здорового органа...
Парандона это забавляло. Он говорил без всякой горечи.
- За ваше здоровье! Если я задавал вам нескромные вопросы, то только потому, что очень интересуюсь шестьдесят четвертой статьей уголовного кодекса, которую вы знаете лучше меня.
И правда, Мегрэ знал ее наизусть, часто вспоминал и без конца к ней возвращался.
"Нет ни преступления, ни проступка, если во время совершения деяния обвиняемый был в состоянии безумия или если он был принужден к тому силой, которой он не мог противостоять".
- Что вы об этом думаете? - спросил гном, наклонившись к Мегрэ.
Арманьяк - французская водка.
- Предпочитаю не быть судьей, и это избавляет меня от необходимости судить...
- Вот это мне и хотелось от вас услышать... Когда в вашем кабинете находится обвиняемый или подозреваемый в преступлении, способны ли вы определить ту долю виновности, которая может быть ему вменена.
- Очень редко... Психиатры впоследствии...
- В этой библиотеке я собрал труды психиатров. В старину чаще всего отвечали виновен и удалялись со спокойной совестью. Но перечитайте, например, Анри Эя...
- Знаю...
- Вы говорите по-английски?
- Очень плохо.
- Знаете, что они называют "хобби"?
- Да... Времяпрепровождение... Неоплачиваемая деятельность... Мания...
- Так вот, мосье Мегрэ, мое хобби или, как некоторые говорят, моя мания - это статья шестьдесят четыре... Занимаюсь ею не я один... И эта знаменитая статья - содержится не только во французском кодексе... Сформулированная несколько иначе, она существует и в кодексе США, и в английском, и в германском, и в итальянском...