- Надеюсь, ты не поедешь с этой выжившей из ума старухой?
Мегрэ оставил сабо на пороге. Он шел босиком сначала по холодным плиткам, потом по натертым мастикой дубовым ступенькам лестницы.
- Дай шоферу чего-нибудь попить и поднимись наверх, помоги мне уложить чемодан, - сказал он.
Глаза у него заблестели. Он сам заметил этот блеск, когда взглянул на себя в зеркало, подойдя к умывальнику, чтобы освежить лицо холодной водой.
- Я тебя не понимаю! - вздохнула его жена. - Ведь для тебя только что главной заботой были колорадские жуки.
***
В поезде было жарко. Устроившись в уголке, Мегрэ курил трубку. В окнах мелькали откосы с пожелтевшей травой, утопающие в цветах вокзалы, промелькнул и какой-то человек, стоявший на солнцепеке, забавно помахивая красным флажком и дуя в свой свисток, как мальчишка.
Виски у Мегрэ поседели. Он стал немного спокойнее, немного тяжеловеснее, чем прежде, но самому ему казалось, что он не постарел с тех пор, как оставил службу в уголовной полиции.
За это время страховые компании, банки и ювелиры не раз предлагали ему заняться сложными расследованиями, но он то ли из гордости, то ли из скромности всякий раз отказывался.
На набережной Орфевр могли бы сказать:
"Бедный Мегрэ клюнул на приманку. Видно, ему уже надоело возиться в саду и удить рыбу..."
В самом деле, до чего же легко он дал себя уговорить этой старой даме, неожиданно появившейся у них в саду.
Он вновь представил ее себе, чопорную и важную, в допотопном лимузине, управляемом с опасной смелостью каким-то Франсуа, одетым как садовник и не успевшим сменить сабо на ботинки.
После того как г-жа Мегрэ помахала им с порога рукой и машина отъехала от дома, он услышал от гостьи:
- Значит, это ваша жена? Наверное, я обидела ее, приняв за служанку. Я и вас сначала приняла за садовника...
И, высадив его у вокзала в Обрэ, где Франсуа, перепутав скорости и внезапно дав задний ход, чуть было не врезался в стайку велосипедистов, снова отправилась в свое более чем рискованное путешествие.
Было время отпусков. Все парижане устремились за город; по дорогам мчались автомобили, по речкам скользили лодки, под каждой ивой сидели рыбаки в соломенных шляпах.
Орсен был полустанком, на котором снисходительно останавливались лишь редкие поезда. Сквозь деревья в парках проглядывали крыши нескольких больших вилл, а за ними - широкая и величественная в этом месте Сена.
Сам Мегрэ затруднился бы ответить, почему он подчинился приказанию Бернадетты Аморель. Может быть, с досады на колорадских жуков?
И вдруг он тоже почувствовал себя в отпуске, как эти люди, с которыми ехал в поезде, которых встречал, спускаясь по крутой тропинке, которых видел повсюду, с тех пор как покинул Мен.
Здесь дышалось намного легче, чем у него в саду, и он бодро шагал по незнакомой местности; спустившись вниз по откосу, вдруг увидел Сену, протекавшую вдоль широкой дороги, по которой мчались машины.
От самого вокзала стали попадаться надписи со стрелками: "Гостиница "Ангел". Придерживаясь указанного направления, Мегрэ попал в сад с запущенными аллеями и в конце концов толкнул дверь веранды, где было душно от солнца, нагревшего застоявшийся между стеклянными стенками воздух.
- Есть тут кто-нибудь? - спросил он. Никто не откликнулся. На подстилке лежала кошка, в углу стояли удочки.
- Есть тут кто-нибудь?
Он спустился на одну ступеньку и очутился в зале, где лениво раскачивался медный маятник старых часов; каждый раз, как он описывал дугу, раздавался щелчок.
- Ни души в этой лачуге! - проворчал он. И в ту же минуту рядом с ним что-то зашевелилось. Мегрэ вздрогнул и заметил в темноте некое существо, завернутое в одеяло. Это была женщина - конечно, та самая Жанна, о которой говорила ему г-жа Аморель. Черные жирные волосы свисали по обеим сторонам ее лица, на шее белел толстый компресс.
- Закрыто! - хрипло сказала она.
- Знаю, сударыня! Мне говорили, что вы нездоровы...
Ой! Не слишком ли невыразительно это "нездоровы"? Не прозвучало ли оно для нее как оскорбление?
- Вы хотите сказать, что я уже почти при смерти?.. Никто не хочет мне верить. Все только досаждают.
Наконец, отбросив одеяло, закрывавшее ей ноги, она встала и сунула широкие ступни в войлочные шлепанцы.
- Кто вас ко мне послал?
- Представьте себе, что я здесь когда-то останавливался, уже больше двадцати лет назад, а теперь решил навестить этот дом.
- Значит, вы знали Мариюса?
- Черт возьми, конечно!
- Бедный Мариюс! Вы знаете, что он умер?
- Мне говорили. Не хочется этому верить...
- Почему? Он ведь тоже не отличался крепким здоровьем... Вот уже три года, как его нет, а я все еще маюсь... Вы хотите здесь переночевать?
Она взглянула на чемодан, который Мегрэ оставил на пороге.
- Да, я хотел бы пожить здесь несколько дней. Конечно, если не стесню вас. В вашем состоянии...
- Вы приехали издалека?
- Из окрестностей Орлеана.
- На машине?
- Нет, поездом.
- А ведь сегодня поезда уже не будет. Боже мой! Ремонда!.. Ремонда!.. Опять она куда-то убежала... Обождите! Мы с ней подумаем. Если она согласится... Она ведь со странностями. Хоть она и служанка, но, пользуясь моей болезнью, делает все, что ей взбредет в голову. Можно подумать, что командует здесь она... Глядите-ка! А этому что здесь понадобилось?
Она смотрела в окно. К дому кто-то приближался, слышался хруст гравия. Мегрэ взглянул в окно и нахмурился. Посетитель ему смутно кого-то напоминал.
На незнакомце был костюм для прогулок или для игры в теннис - шерстяные белые брюки, белый пиджак и туфли; бывшему комиссару бросилась в глаза траурная повязка у него на рукаве.
Он вошел с видом завсегдатая.
- Здравствуй, Жанна.
- Что вам угодно, господин Малик?
- Я пришел, чтобы спросить у тебя... Внезапно он осекся, уставился на Мегрэ и вдруг, улыбнувшись, воскликнул:
- Жюль! Вот это да!.. А ты что здесь делаешь?
- Простите...
Прежде всего вот уже долгие годы никто не называл его Жюлем, и Мегрэ стал забывать свое имя. Даже у жены была странная привычка, которая в конце концов стала его забавлять: она тоже называла его Мегрэ.
- Не припоминаешь?
- Нет.
Однако эти румяные щеки, правильные черты лица, крупноватый нос, светлые, слишком светлые глаза кого-то ему напоминали. Да и фамилия Малик, когда ее в первый раз произнесла г-жа Аморель, показалась ему знакомой.
- Эрнест...
- Как - Эрнест?
Разве г-жа Аморель говорила не о Шарле Малике?
- Помнишь лицей в Мулене?
Мегрэ действительно учился три года в Муленском лицее в те времена, когда его отец был управляющим соседним замком. Но все же...
Странное дело: хотя в точности он ничего не мог припомнить, холеное лицо этого самоуверенного человека вызывало у него какие-то неприятные ассоциации. Кроме того, он терпеть не мог, когда его называли на "ты". Фамильярность его всегда коробила.
- Сборщик налогов...
- Да... Вспомнил... Никогда бы вас не узнал.
- Что ты здесь делаешь?
- Я? Да...
Эрнест Малик расхохотался.
- Об этом сейчас поговорим. Я и раньше прекрасно знал, что комиссар Мегрэ не кто иной, как мой старый друг Жюль. Помнишь учителя английского языка?.. Незачем готовить ему комнату, Жанна. Мой друг будет ночевать у меня, на вилле...
- Нет! - ворчливо отрезал Мегрэ.
- Что ты сказал?
- Я сказал, что буду ночевать здесь. С Жанной мы уже договорились.
- Ты настаиваешь?
- Да, настаиваю.
- Из-за старухи?
Хитрая улыбка промелькнула на тонких губах Эрнеста Малика, и эта улыбка тоже была улыбкой мальчишки, которого Мегрэ когда-то знал.