— Спасибо. Как вас зовут?
— Обэн. По мужу.
— Спасибо, мадам Обэн. Вы можете вернуться к себе. А вот кто-то идет. Наверное, врач.
Это был не Блош, а медицинский эксперт, тот же, кто утром осматривал тело Арлетты. Он пожал руку комиссару, кивнул Лоньону, а когда переступил порог спальни, не мог удержаться от реплики: «Опять!»
Следы на шее графини доказывали, что ее тоже задушили. А бесчисленные синяки на бедрах свидетельствовали о степени ее зависимости от наркотиков. Врач понюхал один из шприцев и передернул плечами:
— Морфий, конечно!
— Вы ее знали?
— Никогда не видел. Но знаю на Монмартре несколько таких особ, как она. А сделали это, по-моему, с целью ограбления, — доктор показал на вспоротый матрац.
— Она была богата?
— Неизвестно, — ответил Мегрэ.
Жанвье, который уже долго ковырялся перочинным ножом в замке какого-то ящика, сказал:
— Здесь полно бумаг.
Кто-то быстро поднимался по лестнице. Это был доктор Блош. Мегрэ отметил, что судебный врач холодно кивнул головой в ответ на его приветствие, не подавая руки коллеге.
Глава IV
У доктора Блоша была тусклая кожа, подозрительно блестящие глаза, темные и жирные волосы. Видно, он не удосужился ни расспросить зевак на улице, ни побеседовать с консьержкой. Жанвье по телефону не сообщил ему, что графиню убили, сказал только, что она умерла и комиссар хотел бы поговорить с ним.
Он взбежал наверх, резво перепрыгивая через ступеньки и теперь беспокойно оглядывался. Может, покидая кабинет, Блош сделал себе укол? Он совсем не удивился, что коллега не подал ему руки, и сам не настаивал на этом. Он волновался. Видимо, чувствовал свою причастность к случившемуся.
Лишь только когда Блош зашел в спальню, он заметно расслабился. Графиню задушили. Его это не касалось. Появилась уверенность в себе, и он агрессивно произнес:
— Зачем вызвали именно меня? — он прощупывал почву.
— Консьержка утверждает, что вы лечили эту женщину.
— О, я был у нее только несколько раз.
Что ее беспокоило?
Блош демонстративно обращался только к своему коллеге.
— Вы, наверное, обратили внимание, что она была наркоманкой. Когда превышала дозу, у нее появлялись навязчивые идеи, и тогда она звонила мне. Боялась, что умрет.
— Вы ее давно знаете?
— Я начал практиковать на Монмартре три года назад.
Доктору Блошу было лет тридцать. Мегрэ мог бы поклясться этот человек холостяк, употребляющий морфий с самого начала своей врачебной практики, а может, даже со студенческой скамьи. Не случайно он обосновался на Монмартре. Легко было представить, какие у него пациенты. Без сомнения, его профессиональная карьера закончилась. Он уже был жертвой наркомании.
— Что вы знаете о погибшей?
— Фамилию, адрес — она числится у меня в картотеке. И то, что она наркоманка с пятнадцатилетним стажем.
— Сколько ей было лет?
— Сорок восемь — сорок девять.
Глядя на исхудавшее тело, лежащее поперек кровати, на редкие и бесцветные волосы умершей, трудно было в это поверить.
— Нечасто бывает, чтобы морфинистка еще. и пила, правда?
— Но бывает.
Его руки дрожали, как по утрам у пьяницы, а губы дергались в нервном тике.
— Вы, конечно, старались ее вылечить?
— Сначала, разумеется. Но это был совершенно безнадежный случай. Я ничего не Мог сделать. Она по целым неделям не выбывала меня.
— Это означает, что графиня хотела вас видеть, когда у нее кончался наркотик и она стремилась получить его за любую цену?
Блош взглянул на коллегу. Лгать не имело смысла. Вид трупа, да и всей квартиры в целом не допускали иной версии..
— Не буду читать господам лекцию. Общеизвестно — завзятый наркоман не может обойтись без наркотика. Не знаю, где она их брала. Не спрашивал ее об этом. Два раза, когда сюда приходил, у нее были настоящие галлюцинации. Это мы называем синдромом отрыва. Тогда я делал ей укол.
— Она не рассказывала о своей жизни, родных?
— Знаю только, что она и вправду была женой графа фон Фарнгейма. По-моему, он был австрийцем, намного старше ее. Когда-то они жили на Лазурном Берегу, в большом собственном доме, о чем графиня часто вспоминала.