"Эвелин, - пояснялось внизу, - сфотографированная братом в тот год, когда она познакомилась с доктором Жавом".
Провинциальная девица, благоразумная и унылая, прозябавшая, должно быть, в доме с суровыми нравами, тоскующая о другого рода жизни.
Ниже приводились сведения, полученные вездесущим Лассанем от Ива Ле Терека. Заголовок гласил:
"ИНТЕРВЬЮ С ДОКТОРОМ НЕГРЕЛЕМ".
Так, значит, один из двух вовлеченных в дело мужчин согласился высказаться если и не на пресс-конференции, то, по крайней мере, в беседе с журналистом. Лассань, тощий, рыжий непоседа, не хуже обезьяны, последние часы прожил, видимо, весьма бурно, и Мегрэ, дав волю воображению, представил себе, как тот, домчавшись до редакции, тут же устремился к столу, дабы настрочить статью, и посыльные выхватывали ее у него из-под пера частями и сломя голову неслись в наборный цех.
Хотя в ней и не было ничего, как обещал разносчик газет, сенсационного и, собственно говоря, речь не шла о каких бы то ни было разоблачениях, содержание все же оказалось небезынтересным. Лассань, верный своему стилю, начинал с описания места событий:
"Доктор Негрель любезно согласился дать нам эксклюзивное интервью в своей квартире в ветхом здании на улице Сен-Пер, в двух шагах от Сен-Жермен-де-Пре.
Когда-то этот дом был особняком, и до сих пор на его фронтоне красуется герб одной прославленной французской фамилии, но уже давно в его пришедшие в упадок стены вселились многочисленные жильцы.
Двор заставлен веломоторами, велосипедами и детскими колясками. На первом этаже разместилась столярная мастерская, ступеньки лестницы с перилами из кованой стали, видавшие славные времена, поизносились.
Мы поднялись по ней на пятый этаж с мансардой, где раньше размещалась прислуга, и в глубине мрачного коридора постучали в дверь, к которой прикноплена простая визитная карточка.
У нас была договоренность о встрече. Дверь открылась, и на пороге вырос темноволосый молодой человек с матовым лицом, которому играть бы в каком-нибудь фильме роль первого любовника.
Доктор Негрель, как он рассказал нам чуть позже, родом с Юга Франции, из Нима, где проживало немало поколений его семьи, пережившей и взлеты и падения.
Один из Негрелей служил морским врачом при Наполеоне. Другой был прокурором при Луи-Филиппе.
Ныне здравствующий отец Негреля - фотограф, а сам он получил высшее образование в университете города Монпелье.
Доктор..."
Мегрэ, прервав чтение, прислушался. Двое влюбленных за соседним столиком просматривали ту же газету примерно с той же скоростью, что и он, и девушка прошептала:
- Ну, что я тебе говорила?
- ЧТО?
- Это любовная история.
- Дай мне спокойно почитать.
Мегрэ спрятал улыбку, уткнувшись в газетную страницу.
"Доктор Негрель, несмотря на авантажный вид, произвел на нас впечатление человека простого и серьезного, глубоко потрясенного событиями последних дней.
Его жилье так и осталось на уровне студенческого и ничем не напоминает квартиру врача, которому прочили блестящую карьеру. Он принял нас в комнате, служившей одновременно кабинетом, гостиной и столовой. За открытыми дверьми виднелось еще одно помещение без каких-либо признаков роскоши и крохотная кухня.
- Ничего не понимаю в случившемся, - с ходу заявил нам Негрель, усаживаясь на подоконник, после того как жестом показал нам на старое плюшевое кресло красной расцветки. - Полиция, а затем и следователь долго допрашивали меня, задавая вопросы, на которые я был не в состоянии ответить. Все выглядит таким образом, будто меня подозревают в убийстве мадам Жав. Но почему - да-да, с какой стати! - я решился бы на этот шаг?
Сошедшиеся у переносицы густые брови придавали глубину его взгляду. На столе были остатки холодных закусок, вероятно купленных для него в этом же квартале консьержкой. Он не брит, без галстука и без пиджака.
Мы поинтересовались у него:
- Вы позволите спросить вас о том, что интересует наших читателей?
- Постараюсь ответить, насколько это в моих силах.
- Даже если вопросы окажутся нескромными?
Он вяло махнул рукой. Как человек, уже столкнувшийся с самыми яркими проявлениями бестактности.
- Начнем: как долго вы знаете чету Жав?
- С доктором Жавом я познакомился три года назад.
"Там" тоже этим интересовались.
- Где вы познакомились?
- У моего патрона, профессора Лебье, ассистентом которого я являюсь. Жав иногда приводил к нам пациентов на консультацию. Как-то раз мне срочно понадобилось в центр - вот Жав и подбросил меня на своей машине.
- Вы подружились?
- Он сказал, что хотел бы пригласить меня как-нибудь отужинать у него дома.
- И вы согласились?
- Я попал туда спустя полгода, причем совершенно случайно. После одной из консультаций у профессора Лебье он спросил, не свободен ли я вечером, благо у него собирались на ужин интересные люди, - так я и оказался на бульваре Османн.
- Тогда-то вас и представили мадам Жав?
- Да.
- Какое впечатление она произвела на вас?
- Среди приглашенных я был наименее значимым гостем и, следовательно, сидел в самом конце стола. У меня даже не было возможности поговорить с ней.
- Выглядела ли она счастливой женщиной?
- Ни счастливой, ни несчастной. Она вела себя как хозяйка дома.
- Вы часто после этого посещали дом на бульваре Османн в качестве гостя?
- Весьма.
- Ваши коллеги утверждают, что вы мало выходите в свет и редко ужинаете в городе.
В этот момент нашей беседы Негрель вроде бы чуть стушевался, но в конечном счете улыбнулся.
- Семья Жав устраивала приемы часто, по меньшей мере раз в неделю, и у них всегда бывало человек пятнадцать. Иногда кому-либо из женщин или девушек не хватало партнера, и тогда спешно звонили мне, чтобы я послужил своего рода затычкой в бочке.
- Почему вы соглашались?
- Потому что они были мне симпатичны.
- Оба?
- Да.
- Ваше мнение о Жаве?
- Отличный специалист.
- А как человек?
- Я всегда считал его порядочным, даже совестливым человеком.
- В то же время вам вроде бы не пристало любить докторов, обслуживающих бомонд.
- Он не был только салонным медиком.
- Итак, мало-помалу вы стали другом семьи?
- Другом - это слишком сильно сказано. Несмотря на разницу в возрасте, мы с Филиппом чувствовали себя хорошими товарищами.
- Вы обращались друг к другу на "ты"?
- Я на "ты" с немногими. Возможно, это объясняется обстановкой, характерной для протестантского Нима, где я родился и провел молодые годы.
- Это относится и к Эвелин Жав?
- Конечно.
Сказано это было довольно сухо.
- Какие отношения связывали вас с ней?
- Корректные, я бы даже сказал, дружеские.
- Она поверяла вам свои тайны?
- Она рассказала мне лишь о том, что я и так знал от ее мужа, а именно: она никогда не жила, как все остальные женщины.
- Почему?
- Из-за состояния своего здоровья.
- Она была больна?
- Думаю, не будучи ее лечащим врачом, не открою профессиональной тайны, сказав, что она страдала синдромом Стокер-Адамса. Это то, что обычно называют постоянным замедленным пульсом. С детства ее сердце билось не семьдесят раз в минуту, что рассматривается как норма, а сорок - сорок пять.
- В чем проявляется эта хворь?
- Внешне больной ведет такой же образ жизни, как и все люди. Однако в любую минуту рискует упасть в обморок или почувствовать спазм и даже внезапно скончаться.
- Она знала об этом?
- С двенадцати лет. После консультации у одного медицинского светила подслушала у двери и оказалась в курсе.
- Это страшило ее?
- Нет. Она смирилась.