— Уолтер, давай немного успокоим ребят? Пора заканчивать, а я боюсь, что нас не отпустят спать, — обратилась к нему Мия под конец вечера.
Ее высокая прическа слегка растрепалась и потеряла часть своих перьев. На щеках появились красные пятна, особенно заметные на бледном лице, а глаза лихорадочно блестели.
— Кажется, ты сама не хочешь заканчивать, — улыбнулся ей Уолтер.
— Я всегда ухожу раньше, чем мне захочется, — задумчиво отозвалась Мия, и от ее слов повеяло странной тоской.
— Тогда… мы похабные песенки пели?
— Пели, — кивнула Мия, забирая у Хенрика одну чашку кофе и подвигая вторую к Уолтеру.
— Спасибо. Еще мы пели про алкоголь, про то, какое у нас паршивое правительство, про море, про работу, снова про алкоголь…
— И снова похабные песенки.
— Это была твоя идея!
— Все мои идеи удачны, — промурлыкала Мия и, прищурившись, отпила кофе.
Одна из последних песен, чьи аккорды ко всеобщему восторгу взяла Мия, считалась неприличной даже для портовых пабов.
— Хорошо… Кого мы забыли?
— Милых барышень, ждущих на берегу, — зевнула Мия.
Кофе у Хенрика выходил совсем не таким, как у Уолтера. В чашке было нечто черное, густое, приправленное алкоголем и перцем. Один глоток согревал изнутри и возвращал ясность мыслей.
— Тогда побудь милой барышней, а я тебе подыграю, — предложил он, поднимая чашку.
— Идет. Надо же иногда вспоминать, как это делается.
Мия залпом допила кофе и развернула стул к залу.
Уолтер, подумав, взял первые аккорды баллады.
— Одной безлунной ночью, когда спала луна,
Лежала я в каюте и мысль мне пришла,
Пускай мое сознание вдаль заберет мой сон,
Команду я увижу, и море с кораблем.
На корабле том Франклин, как прежде он красив,
Как прежде он удачлив, и он, как прежде жив…
Шум затихал. Никто не подпевал и не стучал по столам, никто даже не говорил. Василика стояла у стены, опустив пустой поднос и слушала, изредка вытирая глаза рукавом.
Голос Мии был печальным, глубоким и темным, как море. Иногда в нем дрожали слезы, а иногда — отчаянная надежда. Уолтер играл и ясно чувствовал настроение почти всех сидящих в зале мужчин — каждому в этот миг хотелось зваться лордом Франклином, пусть даже и мертвым. Зато прекрасная девушка с печальными глазами любила бы сквозь смерть.
— Мне тяжко мое бремя, до стона и до боли,
Но перейду пути я, пересеку я море,
Мне золота не жалко, но я прошу, скажи,
Что где-то там мой Франклин навек остался жить…
Слова повисли в воздухе золотящейся взвесью. Уолтер еще перебирал струны, доигрывая балладу, а Мия замолчала и повернулась к нему. Она смотрела на него со странной смесью грусти и интереса, и Уолтер старался не поднимать глаз от гитары, потому что даже невидимым этот взгляд обжигал. Если он посмотрит Мие в глаза — точно не сможет закончить песню.
Наконец, мелодия оборвалась.
— Все, господа, мы закрываемся! — объявил Хенрик, когда стихли аплодисменты.
Василика собирала деньги с тех, кто еще не успел расплатиться. Уолтер и Мия сидели у стойки, чувствуя, как сегодняшний вечер уходит, теряя свои чары и свой пьянящий жар.
Люди выходили, открывая двери в промозглую синюю темноту. Кажется, даже свечи потускнели.
— Не хочу, чтобы сегодняшний вечер заканчивался, — вдруг сказала Мия, прикасаясь к его запястью.
— И что же ты предлагаешь?
— Ты снимаешь комнату здесь?
— Да…
— Ну так пошли, — меланхолично сказала Мия, допивая остывший грог.
Уолтер поднял глаза и встретился с ней взглядом. Мия улыбалась. Скрипка лежала рядом с ней на стойке, и Уолтер только сейчас понял, что зачем-то продолжает держать гитару в руках.
— Побуду милой барышней.
— А я тебе подыграю, — пообещал ей Уолтер.
Их обоих устраивала такая игра.
Глава 3. Сорока
Утром в окна проникал особенно чистый и белый свет. За ночь похолодало и выпал первый в этом году снег, к обеду обещавший оставить после себя только влажные тротуары и крыши.
Уолтер спал, но даже во сне он чувствовал присутствие Мии, щекотавшей дыханием его шею. Ему ничего не снилось и ничего не тревожило. Его сон полнился чем-то теплым, серым и ласковым, как морские волны. Позже Уолтер, вспоминая тот вечер, ночь и короткое белоснежное утро поймет, что это был первый в его жизни момент совершенного, безмятежного счастья.
Перья в прическе Мии крепились к тонкой черной ленте и нескольким заколкам. Когда она вытащила их, Уолтер впервые увидел ее с распущенными волосами. Ему показалось, что это удивительно интимный жест, едва ли не более интимный, чем все, что должно было произойти дальше.