Эльстер проснулась раньше него, и уже успела одеться и сходить в душевую на нижней палубе.
— Если поторопишься — не будешь торчать в очереди, — улыбнулась она, увидев, что он открыл глаза.
Душевых на их крыло выделили три, и занять успели только одну. В душевой было холодно, и почти все, что видел Уолтер, было алюминиевым. Он знал, что это нужно для облегчения корабля, и усмехнулся, вспомнив, как один из его знакомых возмущался отсутствием ванной в каютах.
Умываясь теплой водой, которая едва заметно пахла железом, Уолтер с щемящей тоской вспомнил ледяные волны в Лигеплаце.
Закончив, он зашел за Эльстер, чтобы отвести ее на завтрак.
Столовая оказалась просторным светлым помещением. Столы и стулья, сплетенные из легкой сухой лозы, стояли вдоль стен, освобождая центр зала.
— Я слышала, что на одном из дирижаблей, кажется, на «Гиденбурге» есть рояль, — раздался за спиной Уолтера женский голос.
— Вы правы, — ответил ей мужчина, чей голос показался Уолтеру смутно знакомым.
— Какая глупость! — весело отозвалась женщина.
Уолтер обернулся. Сначала он увидел даму. Немолодая женщина в строгом темно-синем платье сидела в инвалидном кресле, словно на троне. Затем он встретился взглядом с мужчиной, который вез кресло.
Он узнал его только по огненно-рыжим волосам, сейчас стянутым в хвост. Без камзола, грима и липких черных нитей в руках Томас Штармвайд казался совсем другим человеком.
— Томас! — Эльстер тоже узнала его и широко улыбнулась. — А мы видели ваше выступление в Лигеплаце.
— Как лестно, что вы меня вспомнили, фройляйн, и как жаль, что все мои цветы остались в каюте, — улыбнулся он, вкатывая кресло в столовую. — Позвольте представить свою мать, фрау Тесс Даверс.
Томас подкатил кресло к одному из столов и жестом пригласил их сесть.
— Меня зовут Уолтер… Честейн, а это моя сестра, Сулла, — представился он.
Тесс с достоинством протянула ему руку и улыбнулась. Сын явно был похож на нее — такое же лисье лицо, такие же хитрые искорки в живых, ярко-синих глазах. Только волосы у Тесс были совсем белыми.
— А разве ваша фамилия не Штармвайд? — спросила Эльстер, садясь на стул. Она не стала протягивать Томасу руку.
— Нет, фройляйн, это сценический псевдоним. Почти «Штормовой ветер», людям нравятся такие громкие слова и не нравятся простые альбионские фамилии.
— Так вы из столицы? — спросил Уолтер.
— Нет, из Эгберта. Ужасную путаницу вносит, когда столица зовется так же, как и вся страна, не правда ли? — спросила Тесс.
— «Альбион — это мы, а мы — это Альбион», — скривившись процитировал Уолтер строку из гимна.
К их столику подошел стюард и положил в центр четыре узкие голубые полоски бумаги.
— Чай — из Лигеплаца, — безапелляционно заявил он, словно готовясь защищаться.
— Прекрасно, — проникновенно ответил Томас. — Альбионскими помоями мы еще насладимся.
Несколько минут они в молчании изучали меню. Уолтер заметил, что Эльстер растеряна, но она не стала просить его совета, а он не стал предлагать помощь, понимая, что она не привыкла делать выбор и ей приходится преодолевать себя даже в таких мелочах.
— А вы из столицы? — спросил Томас после того, как они сделали заказ.
— Да, — ответил Уолтер, не распространяясь о своем происхождении.
— В таком случае, возможно, вы знаете хорошую клинику, занимающуюся протезами? Мы хотели обратиться к доктору Лэньону, но буквально перед вылетом узнали, что он закрыл практику.
— Доктор Харрис — один из лучших на Альбионе, учился у Рейне, — не задумываясь ответил Уолтер.
— Кажется, я слышала о нем. Мой сын все хочет узнать, можно ли что-то сделать с позвоночником. Я пыталась объяснить этому мальчишке, что мой недуг таков, что мне не помогут даже две механические ноги, но он не желает меня слушать, — сказала Тесс, раскладывая на коленях салфетку.
— И каков же ваш недуг? — спросила Эльстер прежде, чем Уолтер успел ее остановить.
— Я стара, девочка, и ужасно устала от этой бессмысленной возни. Вот поэтому я и предпочитаю корабли, Том, посмотри на эти тарелки, они же чуть ли не бумажные! — с возмущением отозвалась Тесс, увидев тарелки, которые расставлял перед ними стюард.
— Моя мать сопровождает меня много лет. Я артист и постоянно нахожусь в дороге, но она никак не может привыкнуть к отсутствию фарфоровых тарелок, — усмехнулся Томас. — Матушка, после того, что случилось в прошлое наше плавание, я предпочитаю не возить вас на кораблях, мы же не раз об этом говорили.