— Алекс, мой мальчик, — сказал он, — я встретил твою мать, да. Она сказала, у тебя что-то болит. Поэтому ты не в школе. Да.
— Нестерпимая головная боль, братец, то есть сэр, — ответил я моим джентельменским голосом. — Думаю, днем пройдет.
— И уже наверняка к вечеру, да. — сказал П.Р.Делтойд. — Вечер, это лучшее время, не так ли, Алекс? Садись, садись, — сказал он, будто он был дома, а я — его гость.
Сам он уселся в старую папину качалку и принялся раскачиваться, будто за этим он и пришел. Я сказал:
— Чаечку, сэр? То есть чаю?
— Некогда, — ответил он, качаясь и глядя на меня из-под нахмуренных бровей, будто собирался делать это вечно. — Да, некогда, — повторил этот глупер, и я поставил чайник. Потом я сказал:
— Чему я обязан этим крайним удовольствием? Что-нибудь не так, сэр?
— Не так? — переспросил он вэри-скорро и хитро, смотря на меня вроде с подозрением, но все еще качаясь. Тут он заметил объявление в газете на столе — красивая, смеющаяся молоденькая цыпа с грудями на выпуск ради рекламы Прелестей Югославских Пляжей. Он вроде съел ее глазами, а потом сказал:
— А почему тебе пришло в голову, что что-то не так? Ты сделал что-нибудь, что не надо делать?
— Просто я так выразился, сэр — ответил я.
— Ну, — сказал П.Р. Делтойд, — а я хочу выразиться так: берегись, Алекс, ведь следующий раз, как ты хорошо понимаешь, речь пойдет уже не об исправительной школе. В следующий раз ты сядешь за решетку, и весь мой труд пойдет прахом. Если ты не хочешь думать о своем ужасном будущем, то подумай хоть немного обо мне, кто столько потел из-за тебя.
— Я не сделал ничего, что не надо делать сэр, — сказал я. — У ментов ничего на меня нет, братец, то есть сэр.
— Брось эти умные разговоры насчет ментов, — сказал П. Р. Делтойд очень устало, и все качаясь. — Что ты не попадался полиции в последнее время, еще не значит, как ты сам понимаешь, что не замешан в какой-нибудь пакости. Этой ночью была небольшая драка, не так ли? Потасовка с "ноджиками", велосипедными цепями и тому подобное. Один из дружков известного жирного парня подобран поздно ночью у Электростанции и госпитализирован, весьма неприятно порезанный, да, упоминалось твое имя. До меня это дошло по обычным каналам. Некоторые твои друзья тоже названы. Кажется, этой ночью было много подобных гадостей. О, доказать никто ничего не может, как обычно. Но я тебя предупреждаю, Алекс, как добрый друг, каким я был всегда, единственный человек в этом больном обществе, который хочет спасти тебя от тебя самого.
— Я это искренне ценю, — сказал я.
— Да, как же, конечно, — он вроде усмехнулся. — Во всяком случае, смотри. Да. Мы знаем больше, чем ты думаешь, малыш.
Потом он сказал страдальческим голосом, но все качаясь:
— И что с вами со всеми? Мы изучаем эту проблему, изучаем чуть не целое столетие, да, но не продвигаемся ни на шаг. У тебя хороший дом, хорошие любящие родители и неплохая голова. Что за дьявол вселился в тебя?
— Ни у кого на меня ничего нет, сэр, — ответил я. — Я уже давно не бывал в рукетах у мильтонов.
— Вот это меня и беспокоит, — вздохнул П.Р.Делтойд. — Что-то слишком давно ты "здоров". По моим расчетам, этому уже пора случиться. Поэтому-то я и предупреждаю тебя, Алекс, малыш: держи свой красивый юный носик подальше от грязи, да. Я выражаюсь ясно?
— Как незамутненное озеро, — ответил я. — Ясно, как лазурное небо в разгаре лета. Вы можете на меня положиться, сэр.
И я мило улыбнулся, показав ему все зуберы.
Но когда он ушел, а я пил свой вэри крепкий чай, я усмехнулся про себя тому, что заботило П.Р. Делтойда и его другеров. Ладно, я поступаю плохо насчет крастинга, избиений и работы бритвой, и насчет сунуть-вынуть, и если меня зацапают, очень плохо будет мне, братишечки, ведь нельзя было управлять страной, если бы каждый вел себя по ночам, как я. Так что если меня поймают — будет три месяца в одном мьесте, да шесть в другом, а потом, как любезно предупредил П.Р. Делтойд, "в следующий раз", несмотря на мой нежный возраст, будет этот ужасный зверинец… Нет, вот что я вам скажу: "Прекрасно, но я очень сожалею, господа, потому что мне не вынести взаперти. И я постараюсь в том будущем, что простирает ко мне свои белоснежно-лилейные руки, пока не настигнет нож, или не брызнет кровь в финальном хоре искореженного металла и разбитого стекла на шоссе, до тех пор я постараюсь больше не попадаться". Красиво сказано. Но, братцы, ломать голову насчет того, какова причина зла — вот что заставляет меня смеяться, как ребенка. Они же не ищут причины добра, так зачем соваться в лавочку на другой стороне? Когда льюдди добры, то это потому, что так им нравится, и я не вмешиваюсь в их удовольствия, и то же насчет другой лавочки. А другой лавочкой заправляю я. Больше того, зло принадлежит личности, ему, тебе или мне, каждому из нас в отдельности, а эта личность создана стариной Боггом или Господом, к его величайшей гордости и радости. Но не-личность не может быть дурной; я имею в виду, что они в правительстве, и судах, и школах не могут допустить зло, потому что не могут допустить личность. И разве наша новейшая история, братцы, это не история храбрых маленьких личностей, борющихся с этими большими машинами? Я это серьезно, братцы. Но я делаю то, что нравится мне.